– Сколько надо, столько и можно! – отрубил младший брат.

– У тебя паранойя! – буркнул Роб.

Диагноз не возымел действия на Алексея. Он поставил локоть на стол и, указывая пальцем то на одного, то на другого, а для этого нужно раскачиваться из стороны в сторону, чтобы видеть по очереди каждого, отчеканил:

– Пока… я… не узнаю… кто… из вас… подсунул мне подлянку! Вот до этих пор будет можно. Уяснил, Робик?

– Слушай, прошло три года… даже больше! А ты бесишься, словно глупый мальчишка! – справедливо упрекнул брата Роберт.

– Да хоть десять лет! – огрызнулся Алексей и встал, чтобы лучше видеть обоих. – Кто-то из вас. Возможно, желая мне добра! Но подставил меня, окунув в дерьмо, и испортил мне жизнь. Но тайное всегда становится явным.

– Ладно, ладно, – взметнул вверх руки Роберт. – Допустим, узнаешь, и что? Что тогда? Ну что ты сделаешь?

– Вычеркну из моей жизни навсегда и успокоюсь.

Не попрощавшись, Алексей двинул к выходу, Ирина Федоровна побежала за сыном, не могла же она отпустить дитя в таком состоянии:

– Алеша, сынок, ну, подожди!..

– Жду, – одеваясь в прихожей, сказал тот.

– А кусочек торта? Возьмешь?

– Ма, я уже взрослый мальчик. Домой приеду, выпью рюмку водки… а тортик Марику отдай. Не сердись.

Он чмокнул ее в щеку и ушел. Мама стояла, опустив вдоль тела руки, глядя на закрытую дверь и глотая слезы жалости к родному ребенку, которому хоть и тридцать один год, но он же все равно ребенок. Она вернулась за стол, пили чай, а ее мысли сопровождали Алешу: вместе с ним Ирина Федоровна ехала по улицам, заходила домой, выпивала рюмку водки и ложилась перед телевизором. Роберту она старалась быть хорошей матерью, а по-настоящему сильно любила Алексея, только боялась проявлять свои чувства, чтобы не ущемлять старшего сына и не обижать мужа. Сейчас могла бы дать с избытком то, чего мальчику не хватало, но… он вырос и уже не нуждается в ее любви, ему нужна другая любовь, которую у него отняли. Кто-то из своих, близких… Если это так, она тоже вычеркнет из своей жизни вредителя, и на это у нее хватит мужества.

Проводили Роберта с Мариком, снова посидели за столом вместе с древней ведьмой – скукой, Ирина Федоровна горько пошутила:

– Мы с тобой как две сироты… (Муж оставил без внимания ее слова.) У Алешки твоя выдержка, твое упрямство с упорством. Сколько раз я просила тебя найти Сашу, неужели это так трудно? Для тебя!

– И что сказать ей? – разродился короткой фразой он.

– Что она должна верить нашему сыну.

– А ты поверила бы после того, что увидела в спальне?

– Однажды я тебя застала…

Наконец! Наконец его величие изволило обратить свой царственный взор на жену, у которой сегодня – на минуточку – день рождения. Мало того, через паузу он и всем корпусом повернуться к ней – удостоил редкой чести, а в округлившихся глазах было столько ужаса, что хотелось рассмеяться, горько рассмеяться. Потешаясь про себя, Ирина Федоровна бесстрастно продолжила, заедая слова тортиком и запивая чаем:

– Чего испугался, будто я сейчас застукала тебя с дрянью, которая прикидывалась моей лучшей подругой. Можно сказать, классический вариант подлости: любимый муж и подружка. Ничто в мире не меняется, ничто. Разумеется, мне хотелось поступить, как эта девочка – Саша. Но у нее не было Алешки, которому исполнилось восемь лет, второй класс… Куда уходить? И я боялась, что ты отнимешь сына, как отнял Роберта у Катьки. А меня вышвырнешь и больше не пустишь к нему. Я стиснула зубы и делала вид, что ничегошеньки не знаю, не понимаю, когда ты едешь на случку, что не вижу, в каком состоянии приезжаешь после… А ты смотрел на меня, как на последнюю дуру, упиваясь своей конспирацией.

– Прямо монстра нарисовала.

– А ты и есть монстр. Я спокойно вычисляла, когда ты порывал со своими бабами и когда у тебя новая пассия заводилась. Сначала страдала, о, как я страдала. Потом стала заболевать, и серьезно, но ты об этом не догадывался. Доктор сказал: «Если вы не измените свою жизнь, погибнете». Дошло до меня вовремя, что так и сдохнуть недолго. Но изменить жизнь – это бросить тебя, что было чревато, я пошла другим путем. Понадобилось еще много времени, чтобы вырвать боль и научиться сожительствовать с тобой, выработать манеру поведения, чтоб ни одна собака не догадалась, как мне хреново. Но я старалась, мне удалось смотреть сквозь призму безразличия на тебя. Алешка рос, нужно было образование ему дать лучшее, а кто платить будет? Разве сын не стоил жертв? В конце концов, я тоже поимела выгоду от тебя: поправила здоровье, не знаю нужды, езжу по заграницам тратить твои деньги, отдыхаю на лучших курортах… Да я благодарна тебе.

Налив полбокала коньяка, Ирина Федоровна выпила залпом (а она крепкие напитки не употребляет), не закусила, и в завершение добила его:

– Сыну своему я верю, понял? Он любил девочку, как видишь, до сих пор любит, и не мог привести в свой дом грязную шлюху. Наш сын в отличие от тебя другой: порядочный, принципиальный, чистоплотный и честный человек. И девочка замечательная была, недаром твой Роберт пытался вырвать ее у Алешки. Но ты же… царь Кощей над златом чахнешь, тебе все видятся охотниками за твоим богатством. Вон как обложился охранниками! Боишься? Чего? Вот я, например, ничего не боюсь… Нет, все же боюсь – твоих друзей и партнеров, на их рожи глянешь, и содрогнешься, по ним зона плачет, а они у нас в почете. Самое плохое только от тебя может прийти.

– Ты думаешь, что говоришь? Иди спать.

– Ладно, сейчас уйду, а то травмирую твою ранимую душу… Слушай, Матвей, а душа-то у тебя есть? Лично я не видела…

– Ты пьяна.

– Отнюдь. И завтра могу повторить то, что сейчас скажу. Если это ты испортил жизнь нашему мальчику, я… я уничтожу тебя вместе с твоим бизнесом. Надеюсь, ты понимаешь, что я не шучу? Что ж, муж, спасибо за цветы и за подарок, который ты не подарил. Мог бы хоть книжку купить для отмазки, но… тебе же некогда, я понимаю. Сама куплю, ты перечисли мне на карту… сколько не жалко. Спокойной ночи, дорогой.

После ее ухода, Матвей Павлович свесил голову, что он там себе думал – кто бы знал. Вера убирала со стола, а он сидел, уничтоженный собственной женой, с которой прожил больше тридцати лет и не подозревал, какая она есть. Ему позвонили, не хотел брать трубку, но звонки не прекращались, взглянул – Иннокентий, тогда и взял.

– Я у вашего дома, Матвей Павлович, прямо с самолета. Понимаю, что поздно, если скажете уехать – уеду, завтра встретимся. Но я бы хотел переговорить сейчас, это важно.

– Хорошо, я скажу охране, чтобы впустили тебя.

Через пару минут оба прошли в кабинет, обставленный эклектично, старина здесь соседствовала с элементами модерна. Пожилые люди неуютно себя чувствуют в интерьерах функционального минимализма, они любят окунуться в уютный винтаж, но и без современных вещей уже не обойтись. Кабинет с подлинниками картин по стенам и античными статуэтками по углам больше походил на музей. Массивные кресла и столик между ними из немыслимо изогнутого дерева с прозрачной столешницей, письменный стол под эпоху Александра I, отшлифованный и лакированный, на котором много мастерски сделанных безделушек, большинство ненужных, но приятных сердцу и украшающих это место. Живые цветы – заслуга жены, без них пустовато, к тому же они обрамляют диван с боков и по стене – это эффектно смотрится. А разрушают общий вид ноутбук, принтер, сканер, современные настольные и напольные лампы – так без них тоже никуда.