Все произошло очень быстро. У Лейлы создалось впечатление, будто ее оторвали от детей. Ахмет без устали целовал ее. А почувствовав слезы Перихан у себя на шее, она сделала нечеловеческое усилие, чтобы не разрыдаться, и пообещала скоро вернуться. Дочурка устроила истерику, умоляя взять ее с собой, и Гюльбахар-ханым пришлось задабривать ее лакомствами.

В последние недели наблюдалась массовая миграция в Анатолию: депутаты, журналисты, представители власти, беглые офицеры, демобилизованные солдаты и безработные, мелкие чиновники, которым больше не платили жалованье, и знаменитая Халиде Эдип, за чью голову назначили вознаграждение. Тайные каналы по переброске начали работать еще год назад при содействии надежных людей. Патриоты перевоплощались, наряжаясь в длинные черные платья и белые тюрбаны ходжей, в женские вуали. Пришло время накладных усов и фальшивых документов. Итальянцы закрывали глаза на весь этот цирк, иногда даже помогали. Все, что не нравилось грекам, могло лишь их порадовать. Некоторые офицеры французского военно-морского флота также относились к этому с пониманием.

Теперь воды Босфора строго патрулировались и переправляться на азиатский берег было опасно и крайне тревожно, но, к счастью, Лейла добралась в целости и сохранности в ханаку дервишей в Уксюдаре. Молодую женщину поручили крестьянкам и приказали ей не отходить от них и от их мужей, суровых мужчин с выразительными лицами и мозолистыми руками. Некоторых беглецов вывозили на лодках к черноморским портам, многие добирались в центр страны на двуколках, но армия патрулировала дороги, а на горных тропах орудовали разбойники.

Во время проверки паспорта у Лейлы чуть сердце не выскочило из груди. Она стояла опустив глаза. По приказу полицейских женщины должны были открыть лица. Лейла подчинилась, оставшись в платке, надвинутом до бровей, как носили простолюдинки. Она благодарила небеса за то, что, в отличие от Халиде Эдип, ее в лицо не знали.

Наконец небольшая группа добралась до отведенного женщинам вагона. В нем грудой были свалены деревянные ящики, тюки с тканями. Слышались крики детей, орала и пела домашняя птица. Какие-то маленькие девчушки грызли семечки и плевали шелуху. Эта какофония успокоила Лейлу. В таком хаосе обыденности с ней вряд ли случится что-либо плохое. Она присела в уголке, протерла грязное стекло пальцем, затянутым в перчатку.

Прозвучал пронзительный свист, и поезд тронулся. По обе стороны полотна открывался вид на жалкий лагерь беженцев, рядом с которым стояли наспех сооруженные британские военные лагеря. Постепенно сады и леса ее детства уступили место голым равнинам. С каждым оборотом колеса она удалялась от семьи. Лейла, опершись лбом о стекло, закрыла глаза. Перед ее мысленным взором мерцал Босфор.

Она должна была доехать до Ангоры и встретится там с Орханом, которого туда чуть раньше тоже тайно переправили. Мысль о том, что она увидится с братом, успокаивала, но вдруг она почувствовала себя такой одинокой… Она не создана для приключений. Она лишь хотела жить в тишине йали на берегу пролива, смотреть на игру тени и света, слышать смех детей. Почему она позволила втянуть себя в этот водоворот, которым не управляла? Глаза защипало от слез. Она задрожала, оцепенев от страха.

Одна из крестьянок развернула сверток с орехами и овечьим сыром и, улыбаясь, предложила Лейле.

— Ну же, Ханым Эфенди, — тихо произнесла она, похлопывая ее по руке. — Немного веры… С милостью Аллаха все будет хорошо.

Чтобы скоротать время, женщины принялись рассказывать детям сказки, выдумывая неожиданные сюжеты, где обязательно участвовали капризные джины. Лейла тоже присоединилась к игре. Зачарованный рассказом мальчик устроился у нее на коленях. Медленно шли часы, и к концу дня, разбитая утомительным путешествием, она задремала на твердой скамье.

Ночью путешествие по железной дороге закончилось, и они пересели в увешанную амулетами телегу, запряженную мулом. Два фонаря сеяли слабый свет на каменистую дорогу. У Лейлы создалось впечатление, будто она погружается в темную пасть злого колдуна. Порывистый ветер пронизывал насквозь. На маленькой ферме, где они наконец остановились, неустанно лаял пес, дергая тяжелую цепь, чуть ли не душа себя. Лейле принесли немного еды, йогурт и черный хлеб, но она с трудом заставила себя проглотить хотя бы кусочек. Нужно было привыкать к тому, что она теперь зависит от людей, о которых совсем ничего не знает. Не раздеваясь, она улеглась на матрас, расстеленный на циновке возле очага, и погрузилась в сон, полный кошмаров.

На следующий день Лейла проснулась на рассвете. Она была в доме одна. Женщина обулась, выглянула во двор. Пес зарычал на нее, оскалив зубы. Она презрительно на него взглянула, жуя кусок черствого вчерашнего хлеба. Лейла повязала на голову платок в красный цветок, как это делали крестьянки. От ее одежды исходил едкий запах пыли и дыма. В прозрачном свете, насколько хватало глаз, простирались равнины. Длинношерстные черные козы со спутанными веревкой ногами щипали траву. Лейла отошла от двери и облокотилась на забор.

Единственным ее контактом с анатолийским миром был дядя Селима, старый набожный человек, который обожал вышитые жилеты и широкие штаны былых времен. Как и все местные мужчины, он отличался резким характером и восточным великодушием. Как-то они гостили в его огромном доме, и Лейла поняла, что здесь не ценят ни хвастовство, ни показуху. Здесь все было просто и прямо. И ощущалась в этом даже какая-то лихость.

Лейла, дочь Босфора, теперь будет жить среди совсем незнакомых людей, людей плоскогорья. Что ожидает ее в Ангоре? Поговаривали, что его жители недолюбливают чужаков-стамбульцев. Климат здесь был суровый. Шесть месяцев в году снег и грязь. Летом — пекло. Она не знала, ни у кого будет жить, ни как будет помогать делу. Когда она уезжала, Селим холодно наблюдал за ней, словно упрекая в происходящем. Она не нашла слов, чтобы утешить его. К тому же его состояние души ее больше не интересовало.

Внимание женщины привлекло какое-то движение внизу, в долине, в маленькой деревушке на три дома. Домики были из желтой глины, вверх поднимались столбы дыма. Лейла прищурилась и наконец разглядела приближающуюся повозку, запряженную волами. В детстве она ездила с родителями в гости к друзьям или родственникам, жившим в провинции. Они путешествовали на коврах в больших повозках, укрытых белым навесом. Покачивание повозки убаюкивало, и поездка была восхитительным времяпрепровождением и в то же время приключением, имеющим свой шарм.

Женщина спрыгнула на землю, не дожидаясь, пока молодой крестьянин остановит повозку. Незнакомка в пестром платке, телогрейке и штанах приветствовала ее любезным теменна. С открытой улыбкой обе представились. Женщина извинилась, что не дождалась, пока гостья проснется. Она принесла свежее молоко и свежеиспеченный хлеб.

— Этот хлеб лучше, чем тот, который пекут мужчины! — смеясь, бросила она.

Назахат-ханым, пока готовила кофе, поведала, что принадлежит к Женской ассоциации Анатолии, выступающей в защиту родины. Ассоциация занималась сбором средств, открывала рукодельные мастерские, где шили одежду для армии и беженцев. Увлеченная, Назахат с гордостью описывала, как анатолийские женщины участвуют в сопротивлении.