– Да погоди ты, – досадливо поморщился Лавров. – Понять бы еще, кто это.

Сыщики пулей взлетели на нужный этаж, тихо, но ловко открыли хлипкий замок. В квартире играла музыка, в ванной шумела вода. Сделав знак Зубову, чтобы оставался у двери в ванную, Лавров быстро и профессионально осмотрел остальную квартиру. В кухне и комнате было пусто, лишь работал телевизор, включенный на модном музыкальном канале, да горел свет. Лавров вернулся в прихожую, отрицательно покачал головой, мол, никого. Зубов не ответил, как зачарованный глядя на ярко-зеленый, кислотного оттенка пуховик, висящий на вешалке.

– Ты чего? – одними губами спросил его Лавров.

Зубов мотнул головой, давая понять, что объяснит потом. Перед глазами у него стояла смутно знакомая женская фигура, одетая в точно такой же пуховик и заходящая в подъезд, где жила Анна, а теперь и он, капитан Зубов. Да, совершенно точно, он видел этот пуховик всего несколько дней назад.

В ванной выключили воду, и после непродолжительного шуршания щелкнул замок, дверь открылась и прямо к сыщикам вышла закутанная в махровый халат Светлана Калинина, домработница семьи Бабурских. В немом изумлении все трое уставились друг на друга.

Первым пришел в себя Лавров.

– Светлана Евгеньевна, а вы что здесь делаете? – спросил он.

Женщина несколько раз моргнула, будто прогоняя морок.

– Так живу я здесь, – тихо сказала она, впрочем, без особого испуга в голосе. – Мне же с дачи Бабурских съехать пришлось после смерти Ольги Аполлинарьевны, а на работу к соседям меня не взяли. Еще бы, кому нужна домработница, у которой при странных обстоятельствах обоих хозяев убили. А своего жилья у меня нет, вот я временно сюда и въехала.

– Понятно почти все, кроме одного. Именно здесь вы как оказались? Откуда у вас ключи и почему вы вообще считаете себя вправе тут жить? – уточнил Зубов.

– Так мне Ева разрешила, – сказала женщина и лихорадочно пояснила: – Вы не думайте, что я без спросу. Она мне и ключи дала, и разрешила мне тут ночевать, когда в город на выходной приезжаю. Я, конечно, не злоупотребляла, бывала нечасто. Но сейчас, пока работу не найду, я квартиру не могу снять. А здесь я никому не мешаю. Я и у Ани спрашивала, можно ли. Она только плечами пожала, сказала, конечно, раз Ева мне разрешила.

– А когда это было? И при каких обстоятельствах? И как вообще вышло, что вы были знакомы с Евой?

– Господи, да я их всех сто лет знаю! Я сначала только у Бабурских работала. А потом как-то Аня приехала и попросила меня ее квартиру прибирать раз в неделю. Я согласилась, с разрешения Ольги Аполлинарьевны, естественно. Копеечка-то не лишняя. Ну и как-то убиралась, а в квартиру Ева пришла. Тогда-то я не знала, кто это. Удивилась только, что у кого-то от Аниной квартиры ключи есть. А она и сказала, что Ева, Анина сестра-двойняшка. Потом я ее еще несколько раз встречала. Нечасто, но появлялась она в квартире, когда я там прибиралась. И дала ключи, сказала, что я могу ночевать, когда мне надо.

– Когда это было?

– Летом, кажется. Я же говорю, тогда мне не надо было, я и не пользовалась. А сейчас нужда заставила.

Мало что понимающие сыщики вернулись в управление.

– Слушай, а тебе не кажется, что эта самая Светлана – идеальный кандидат в подозреваемые? – мрачно спросил Зубов у Лаврова.

– Кажется, – так же мрачно подтвердил тот. – В ночь убийства Михаил Бабурский был с ней наедине. Только с ее слов мы знаем, что он лег в постель, а она уединилась в своей комнате. В конце концов, все могло быть совсем не так. И именно Светлана – тот человек, который под каким-то предлогом привез его в художественную галерею и там убил. Потом в ночь смерти Бабурской опять же в доме, кроме Калининой, никого не было, и о том, что она «хряпнула медку», а потом уснула так, что ничего не слышала, мы тоже знаем только от нее.

– И у Анны она прибирается. Я сам видел, как она в подъезд входила, только значения этому не придал. И с Евой знакома. И ключи от ее квартиры у нее есть. Может, она Еву и убила, чтобы квартирой завладеть.

– А остальных тогда зачем? От излишней кровожадности? И ее же на той вечеринке, когда о смерти говорили, не было. И у нее же в роду не было психически больных.

– Ну, этого мы, положим, не знаем, – заметил Зубов. – Мы вообще очень мало знаем об этой самой Светлане Евгеньевне, и этот пробел нужно восполнить незамедлительно. А что касается вечеринки, ей могла Ольга Бабурская рассказать или старик Бабурский. Или, к примеру, Аня. Ты знаешь, меня очень волнует, что Калинина – единственный человек, у которого есть ключи от новых замков в Анину квартиру. Я, когда их поменял, успокоился, потому что Еве туда дороги не стало. Но, как оказалось, Ева никакой угрозы и не представляла. Вот я дурак, Аня мне с самого начала это твердила, мол, никогда в жизни Ева не причинит ей вреда, а я не слышал. Столько времени потеряли. И снова вернулись в исходную точку.

– Что ж, тогда давай опять начинать танцевать от этой исходной точки, – покладисто согласился Лавров. – Тем более главная подозреваемая оказалась жертвой, причем самой первой. И опасность она предчувствовала, иначе бы не сбежала.

– Тогда почему вернулась?

– Захотела проверить, не улеглась ли буря, – предположил Лавров. – Как ты считаешь, кого она могла бояться так сильно, чтобы уехать, если она практически ни с кем не общалась?

– Она общалась со своими сестрами, родной и сводной. Кроме того, незадолго до исчезновения приходила в галерею, где на тот момент было довольно много народу. С Егором она общалась, со Светланой Калининой, со старушкой-соседкой. А, да, еще со своим бывшим мужем. Этим, как его, Борисом Савельевым, по которому Олимпиада до сих пор неровно дышит.

– Ну, не зна-а-аю, – с сомнением в голосе сказал Лавров, – как по мне, так у нее сейчас роман со Стасом Крушельницким. Просто старые обиды дамочка до конца отпустить не может, но никакой любви к этому Борису у нее уже нет давно.

– Этих женщин не разберешь, – с досадой сказал Зубов. – Есть любовь, нет любви, от чего это зависит? Никогда этого не понимал. Впрочем, это сейчас неважно. Как ни крути, а подозреваемых у нас пока двое. Домработница эта подозрительная и доктор Олимпиада Бердникова. Шастающая по ночам, несмотря на дежурства, имеющая стойкую неприязнь к сводным сестрам и твердо убежденная, что, по крайней мере, одна из них испортила ей жизнь.

– Только одна?

– Вторая, к счастью, жива, – тихо ответил Зубов. – И я молю бога, чтобы так было и впредь.

* * *

Анна рисовала. Настроение у нее было прекрасным, и гранаты на картине словно наполнялись ее внутренним светом. На картине они лежали на белом подоконнике с шевелящейся от летнего ветра белоснежной занавеской и казались сочными, радостными, сладкими-сладкими, наполненными немного терпким, прекрасно утоляющим жажду соком, который среди зимы дарил надежду на жаркое лето и урожайную осень. Пусть и не в средней полосе России.