Там же, в кресле-качалке, нашел ее Петр Андреевич, когда уже стемнело и воздух остыл. Она не спала, ей давно нужно было перейти в дом, она совсем окоченела, но то ли вяло текущие мысли, то ли сам холод заворожили ее, и она безвольно покорялась их обезболивающей, убаюкивающей власти. Он взял ее на руки и перенес в гостиную на диван, уложил поверх лоскутного одеяла. Она не сопротивлялась, продолжая так же бессмысленно смотреть в пустоту. Он согрел чаю и усадил ее на постели, подложив под спину подушки.

– Как же ты напугала меня, моя девочка. Я приехал, а дом пустой, я не знал, что и подумать…

– Я целый день скучала одна, без дела… – оттаяв, наконец произнесла она.

– Потерпи еще немного, скоро все это кончится.

– И что начнется?

– Совсем другая жизнь, достойная тебя. Сергей не смог обустроить ее, потому что не понимал, каким владеет сокровищем, – он согревал ее пальцы в своих ладонях, дышал на них, поочередно расцеловывая каждый пальчик. – Запомни, если я даже оставляю тебя одну, то делаю это только ради тебя, ради нас с тобой.

– Это все очень сложно пережить. И тем более сложно, если я не понимаю, что происходит.

Он снял с нее куртку и укрыл пледом.

– Через месяц тебе придется съездить в Россию, – он произнес странным, почти деловым тоном. – Может быть, в последний раз.

– Зачем?

– Развестись с Сергеем. Ты ведь до сих пор его жена. Думаешь, я не понимаю, что такое творю? Гад я последний. Но я тебя люблю и ничего не могу с этим поделать.

– Сергей знает про нас?

– Нет. Никто не знает.

– Но как же тогда все устроится? Ты же говоришь, что все устроится? – она приникла к нему, зарылась лицом в его рубашку, желая исчезнуть.

– Все устроится очень просто. Ты поедешь в Россию, поставишь свою подпись в бумагах, – Сергей уже подал на развод. А заодно подашь документы на переезд в Финляндию, пока сюда еще пускают. У твоей мамы в паспорте написано «финка»? У нее сохранилось свидетельство о рождении?

Танюшка наконец вернулась в реальность. Желая окончательно прогнать морок, она оторвалась от подушек, спустила ноги на пол и переспросила, чтобы убедиться, что ей не послышалось:

– Так ты хочешь, чтобы я подала документы на переезд?

– Пойми, в России мы больше оставаться не сможем. Я разведусь, но чуть погодя, чтобы не было так заметно…

«И у Вероники Станиславовны наконец появится время для саморазвития», – не без злорадства подумала Танюшка.

– …выйду на пенсию. А здесь займусь коммерцией, для этого есть все предпосылки.

– А я? Что буду делать я?

– Да все что угодно. Но пока надо просто пересидеть, затаиться. Мне, как ты понимаешь, тоже не нужна общественная буря. Потом мы сможем уехать в Италию или Испанию, куда захочешь. Финляндия – неподходящая страна для тебя, здесь слишком мрачно и скучно.

Она поразилась, до чего же бесстрастно он смотрел на нее в этот момент.

– А как же Майка? – опомнилась Танюшка, в последние дни она почти не вспоминала о ней. – Она, что же, останется с твоей женой?

– Майка скоро окончит школу. А там сама решит, где и с кем ей оставаться. Нельзя силой привязать ребенка к себе, будет только хуже.

– Вот именно это я давно хотела сказать твоей жене!

– Танечка, Таня! Но что же делать, если все так случилось? Конечно, я страшно виноват перед тобой, перед женой, перед Серегой, – он опустился на колено перед диваном, не отпуская ее руки. – Но сколько же можно мучиться и обманывать других и себя? Я уже три года как не живу с женой, просто не могу себя заставить, она мне не интересна, и все это время мучился от любви к тебе, – в его глазах мелькнула дикая, безумная искра. – Я был одержим тобой, когда вы с Сергеем ночевали у нас, я потом зарывался лицом в простыни, на которых лежала ты, и ненавидел собственного сына. А когда узнал, что он хочет оставить тебя, не сумел справиться с этим…

– И ты думаешь, мы еще будем счастливы? – в ее голове крутилась тысяча вопросов, но этот выскочил первым.

– А разве мы сейчас не счастливы? Да я не могу надышаться тобой! Не знаю, сколько еще лет я пробуду с тобой – пять, десять, двадцать. Но все они будут твои, только твои…

– Но ведь прошлое нас не отпустит. И что мы в конце концов скажем Майке?

Он наконец оставил ее руку, поднялся с ковра и несколько раз нервно прошелся по комнате.

– Зачем сейчас думать об этом? Как-нибудь само утрясется… Нет, ты мне скажи: Серега думал, что скажет Майке? О чем он вообще думал?

– О другой женщине. Это дело нередкое. Отец тоже оставил нас, когда я совсем маленькая была… И ты поначалу был мне как отец. Пока я не почувствовала в тебе еще другую, не отцовскую, нежность.

– Все образуется. За это ведь не сажают. Пройдет год, другой… Главное теперь – оформить развод, чтобы разрубить наконец этот узел.

– И когда же мне ехать в Россию?

– В самом начале ноября, когда я закончу в России свои дела – выйду на пенсию и продам старую квартиру. Для этого мне придется оставить тебя здесь в одиночестве дней на десять.

– А мы не можем поехать вместе?

– Нет. Этого никак нельзя делать.

– Но ведь в фонде все равно уже знают.

– Что знают? Никто ничего не знает наверняка. А догадки – ну, это просто догадки, никаких доказательств. Я уеду дня через два-три…

Она открыла рот, как ребенок, которому дают микстуру, но так и не придумала, что ответить. Если раньше ей было очень трудно оторваться от него, то теперь попросту невозможно. Он был тем человеком, которому ей хотелось целиком довериться. Хотя они редко обсуждали вопросы, лежащие за пределами их привязанности друг к другу, глубокой и неодолимой.

И все-таки он уехал, оставив ей достаточно денег, которые она могла потратить в Лахти на свои удовольствия, правда, она так и не нашла, на что их потратить, только один вечер просидела в баре допоздна, тупо уставившись в окошко, мимо которого праздно гуляющие фланировали в гавань и обратно. Она совершенно даже не брала в голову, как выглядит в одиночестве на высоком стуле, пока к ней не подсел белобрысый парень с кольцом в носу. Здесь не такое уж плохое пиво, сказал он, хочешь попробовать, правда, я уже отхлебнул немного.

– Jätkä on rakastunut, – ответила она, смерив его почти презрительным взглядом. В том смысле, что парниша влюбился.

– Makee mimmi. Onpas sillä pitkät sääret, – ничуть не смутившись, сказал он. Мол, сладкая девочка, ноги-то какие длинные.

– Sikapitkät, ага, вот ведь какое свинство, – хмыкнула она, явно ощущая свое превосходство.

– Ihan kuin mimmeilla videoissa. Да, как у этих дамочек на видео.