Я смеялась. Хохоча, заливаясь, от всей души. До боли в боках. Мама бы пришла в ужас.

Улыбка Кристиана медленно угасала, пока он пристально смотрел на меня, словно я была незнакомкой, которая вломилась на кухню и украла его пирог.

Неужели мама действительно была права? Такое поведение смотрелось дёшево? Всё моё легкомыслие рассеялось в неловкость и ещё один, чересчур большой, откус от пирога с олалеберри.

Его грудь медленно вздымалась и опускалась, а его внимание вводило в замешательство. Потому что он не просто смотрел на меня — он смотрел на меня, и я понятия не имела, что это значило. Уже не в первый раз, когда он выглядел так многозначительно, но даже сейчас, спустя неделю после того, как я окунулась в Кристиана с головой, я не могла расшифровать его взгляд.

Все это, естественно, означало, что я должна запихнуть себе в рот новый кусок пирога, тщетно пытаясь игнорировать желание делать своими губами что-то другое.

После того как прошла как будто целая вечность и две недели для чётности, он пробубнил:

— Несправедливо так смеяться.

Я попыталась не подавиться от того, как кусочек пирога, только что так быстро засунутый, пробивал себе путь вниз по моему горлу:

— Прости, если обидела тебя, Крис.

Он покачал головой, пренебрежительно подняв руку.

— Нет. Не так.

Я старалась казаться невозмутимой. Подавить обиду, рождённую его неприятием.

— Ты не говорил мне, что хочешь сделать впервые этой ночью.

Я ужаснулась тому, когда он напрягся. Даже сильнее, когда он отступил от блестящего металлического шкафа, внезапно забыв про свой пирог и вилку.

— Мне нужно идти.

Прежде чем я смогла что-то сформулировать в ответ, он двинулся к двери. Что только что произошло? Мы ели пирог, шутили, и я засмеялась, что, как он мне говорил, он и хотел услышать, но теперь он считает, что должен уйти?

Может, он осознал, что мои чувства к нему поменялись так сильно, что уже не могу их контролировать?

Я не хотела, чтобы он уходил. Не сейчас. Не тогда, когда наше время было так ограниченно. Через два часа я буду на самолёте, и в следующий раз я увижу его, должно быть, на его свадьбе.

Как только он дошёл до двери, Кристиан остановился. Его ладонь сильно вмазала по деревянной дверной раме, и этот звук разнёсся по тихой кухне.

Я захотела исчезнуть, когда мой голос, назвавший его имя, дрогнул.

И тогда Кристиан прошёлся через всю кухню, обратно ко мне, в его глазах одновременно были решительность, извинение и пыл, и я, если честно, понятия не имела, что делать. Или сказать. Я не могла разобрать, то ли он рассержен, то ли дурачит меня, то ли ещё какой вариант эмоций, и это было… неестественно. Причём до нашего первого дня всё было естественным. Поэтому это было неприемлемо.

Но тут он поцеловал меня.

Наконец-то.

Глава 38

Кристиан

Её смех стал моим похоронным звоном. Вернее, не обязательно моим похоронным звоном, но звоном для всех моих грёбаных способов защиты и сопротивления, которыми я пытался защищаться от Эльзы и её чар все последние несколько дней. Её смех был подарком, таким тёплым, игривым, прекрасным, и он прорвался сквозь меня, захватывая каждую клетку, пока единственным моим чувством не стала радость.

Мне нравилась эта принцесса. Очень сильно нравилась. Но больше этого я боялся того, что влюбился в неё. И это совершенно убивало меня. Нас обоих назначили на брак с людьми, которых мы не любили. По сути, сегодня.

Хватит уже всеми силами пытаться убедить себя в том, что я ничего не испытываю к Эльзе или что то, что я чувствую, ничто иное, как дружба или просто похоть. Мне не нужна была лишь её дружба. Я хотел её. Поэтому мы здесь, и мои губы впервые касались её губ и, о боже всемогущий, она была необычайно вкусной: пикантно кисло-сладкой, как эти ягоды. Но и она была чем-то большим. Я приложил ладонь к её затылку, перенося другую ладонь на её поясницу, так, чтобы притянуть её ближе, и, слава всему святому в этом мире, она охотно поддалась, а сила её поцелуя не уступала моей.

Это самое пьянящее чувство во всём долбаном мире!

Мы целовались, ударяясь носами, подобно школьникам, пробующим это впервые, но это были не только мои губы на её губах. Я не мог это объяснить, но моё сердце так быстро колотилось, быстрее, чем когда-либо во время моего поцелуя с женщиной.

У меня мгновенно встал. Эта женщина, вне зависимости от того, что она делала, возбуждала меня, как никто.

— Вот моё начинание, — пробормотала она в мой рот. — Это то, что я всю неделю хотела сделать впервые.

Если во мне и осталась какая-то сдержанность, то она поборола быструю капитуляцию с кухни, когда её пальцы впились мне в рубашку, после чего она могла притянуть меня ближе к себе. Я издал стон, она тоже, и от этих звуков я стал прижимать её к шкафу, пока не испугался того, что кончу прямо в штаны, как какой-нибудь засранец в свой первый раз. Мать твою, я весь горел: со стояком в штанах я пылал, изнывал и желал только того, чтобы снять с её тела одежду, и чтобы она сделала то же самое со мной, а потом скинуть пирог со стола, чтобы самому забраться с ней на него и, не торопясь, изучать каждый дюйм её тела.

Теперь мы совсем обезумели, смакуя и гладя друг друга языками, стягивая рубашки и свитера, выискивая губами шеи и ключицы, и я клянусь, что земля под нами полностью исчезла, и я был воплощением одного из тех клише, которое вечно высмеивал, потому что я, мать твою, парил в воздухе.

Мне нужно быть в ней. Сейчас же.

Она расстегнула мой ремень, потянула ширинку. Я еле сдерживался, когда она положила на него руку.

Именно тогда, когда я расстёгивал её лифчик, поблизости что-то громко бабахнуло.

Мы резко отстранились друг от друга, наши ноги вернулись на землю. Это была горничная, она пялилась на нас, а её рот был в шоке открыт.

Твою ж мать!

Эльза схватила свою рубашку и повернулась спиной, натягивая её.

Женщина сделала реверанс, оставив небольшой поднос, который она уронила на пол, там, где он приземлился.

— Извините за то, что помешала, Ваше эм… Высочество. Я не знала, что кухня… кому-то нужна. Я… могу… Я просто зашла за… Но я