– Сьюзан?

Наклонившись вперед, она прошептала:

– Джентри?

Открыв задвижку, она распахнула дверь. Мокрое платье по-прежнему липло к ее телу. Она сидела на унитазе полностью одетая.

Стоящий в проеме худосочный белый парень потребовал:

– Не называй меня так.

До эмиграции имя его было другим. Воровато глянув по сторонам, он шагнул в кабинку и запер за собой дверь. И тут же его руки обхватили Лакомую, жадный рот приник к ее губам. Пальцы уже вцепились в мокрую юбку, торопясь ее задрать.

Губы скользили по ее шее. Твердый член упирался ей в бедро сквозь ткань брюк.

У Лакомой перед глазами был черный амбал, который сейчас дожидался за столиком. Оставалось лишь надеяться, что этот горячий качок не дерет ее мужа в тощую белую задницу. Она пыталась об этом не думать. Напоминала себе, что мужчине быть геем куда тяжелее. Это девочкам можно вести себя скромненько и только глазки строить. А парням положено долбиться не переставая, сверху или снизу – все равно. Но не спросить она не могла.

– Брайан?

Брайан, так его звали прежде.

– Брайан, скажи, этот хрен тебя трахал?

Джентри не отрывал лица от ее груди, попутно стягивая платье с плеч. Он пробормотал что-то неразборчивое и помахал растопыренной пятерней. На пальце блестело золотое кольцо. Обручальное. И не то, которое она надела ему в день свадьбы.

Забыв об осторожности, Лакомая выпалила:

– Вы что, поженились?!

Конечно, если подумать, брак – это лучший способ уклониться от секса. Ничто не убивает кайф быстрее. Но это же не повод спутываться с первым встречным бугаем! Или тут все как в мужской тюрьме устроено – либо тебя имеет один хозяин, либо ты идешь по рукам?

Джентри вынырнул из ее грудей схватить воздуха и, задыхаясь, пролепетал:

– Ни то, ни то.

– Чего «ни то, ни то»?!

Джентри объяснил, что никто его не трахает, а поженились они на бумаге.

Лакомая замерла в растерянности, не зная, как это понимать, а Джентри уже упал на колени и лез ей под платье не сверху, а снизу. То, что теперь выглядело как большое беременное пузо, было дурацкой белой башкой Джентри, которая растягивала ей юбку на животе. Горячо дыша между ног, он что-то пробурчал.

– А? – переспросила Лакомая.

Ей нужны были ответы, однако времени оставалось совсем мало, и она не хотела, чтобы он прекращал.

В дверь постучали. Язык Джентри замер у нее в паху.

– Лакомая? – позвали снаружи.

Рыжая пришла. Как там ее, Джинджер Престиж. Занервничала все-таки.

– Все нормально? – Наклонившись к самой двери, рыжая прошептала: – У тебя там, часом, не заворот кишок?

Джентри беззвучно заржал, фыркая в вагину. Сейчас нафырчит туда воздуха, а потом будут звуки пердежа, когда не ждешь. Джентри она постучала костяшками по голове и всю ярость обрушила на рыжую.

– Ну ты расистка!

В Гейсии это было самое страшное обвинение, и хотя в данной ситуации оно не имело никакого смысла, подействовало на ура.

– Пардон, – буркнула рыжая и вроде бы удалилась.

Все еще растягивая башкой ее многострадальную юбку, Джентри выдохнул:

– Джарвис не такой.

Как выяснилось, здоровенный качок, при всех раздвигавший ее мужу ноги, на самом деле натурал. Эмигрировал отдельно от белой супруги и вот уже семь месяцев ее разыскивал. И с Джентри они поженились, чтобы служить друг другу прикрытием. Очень долгая история, если объяснять ее носом во влагалище, но было похоже, что Джентри не врет. Публичные домогательства посреди ресторана были спектаклем. А иногда они устраивали друг другу громкие сцены ревности с пощечинами.

Джентри поднялся и мягко разворачивал Лакомую к себе спиной, расстегивая ширинку.

Истеричные выяснения отношений, вульгарное озабоченное поведение – все это было не похоже на реальную гомосексуальную пару. Скорее на игру двух натуралов, прикидывающихся геями. Однако этого хватало, чтобы все держались от них подальше.

Лакомая хотела узнать, где они встретились. Она бы тоже подыскала себе хорошую гетеросексуальную девчонку для фиктивного брака. Но было не до того – Джентри уже вошел в нее сзади, и Лакомая двигала ягодицами ему навстречу, расставив ноги, насколько позволяла узкая кабинка.

* * *

Свечи были форменным наказанием – постоянно шатались, валились набок и падали. Девушка перед Шастой семенила по тротуару мелкой походкой гейши. Голову, увенчанную сооружением из колючих листьев падуба и ядовитой омелы, она держала болезненно прямо. Из короны этой, как положено, торчали шесть высоких белых свечей, и над каждой плясал язычок пламени.

Прямо на глазах у Шасты одна из свечей накренилась, проливая горячий воск барышне за вырез богато расшитого дирндля, потом упала и подожгла край пышной полотняной юбки. Девушка кинулась лихорадочно хлопать по тлеющему подолу, отчего с головы посыпались и остальные свечи. Одни попали под колеса машин, другие укатились в канаву, подпалив там использованные кондомы и никому не нужные бумажные деньги из Прежних Времен.

Терновые эти венцы были в той же мере испытанием выдержки, сколь и модным веянием в белом государстве. Так считала Шаста. А ношение этой мишуры – не столько безумным трендом, сколько предписанием закона.

Ругаясь себе под нос, девушка сдирала обугленные лоскуты с дирндля и многочисленных нижних юбок. Ни на секунду не расслабляя мышцы-стабилизаторы, Шаста держала позвоночник прямым, как палка. Все-таки годы занятий йогой даром не прошли: со свечами на собственной голове она управлялась ловко. С царственной осанкой августейшей особы она прошествовала мимо досадной сцены.

Откуда-то сбоку раздалось:

– Чика! Классные свечки!

Мужской голос.

Шаста очень медленно развернулась – всегда следовало помнить о канделябре на голове. Парень был ей смутно знаком. Под мышкой у него болталась спортивная сумка, в руке он нес толстую книгу в мягкой обложке. Точно, это брат Эстебана. Того, с которым они вместе учились. В отличие от Эстебана, брат был традиционной ориентации. Шаста мучительно пыталась вспомнить имя.

– Хавьер, – напомнил парень. – Что это ты разоделась, как вся из себя белая?

Шаста не стала вдаваться в подробности, как завалила тестирование ДНК. Ну да, бабушка с дедушкой у нее из Кинтана-Роо, вот она и пожинает плоды. Латинской крови в ней слишком много. И не в том смысле, что хорошей, из древней Италии, а в том, что нежелательной, от латиносов. Обсуждать это Шаста не хотела и сразу спросила, не видал ли он Уолтера.

Хавьер покачал головой.

– У тебя свечка погасла.

Ругнувшись, Шаста полезла в сумку-шоппер от Кейт Спейд. Вместительное пространство внутри заполняло месиво из датской сдобы и пончиков с начинкой. Морща нос, Шаста рылась в слоеном тесте, заварном креме, взбитых сливках и сахарной пудре.