Что ни день ему привозили новое барахло. Очередные пылесборники из Гетти, а иногда и из нью-йоркского Метрополитен-музея. В штате даже были специальные слуги, которые занимались исключительно распаковкой ящиков и распихиванием по углам новоприбывшего хлама.

Ведя беседу, Чарли между делом рассказывал Шасте о тяготах своей жизни. Все-таки к будням аристократа надо привыкнуть. Вот, например, к тому, сколько жизней зависит от каждого его слова. Это уж не говоря о том, какую жирную пищу полагается есть всесильным властителям. Сегодня утром, к примеру, он, сходив по большому, чуть зад себе не порвал…

Так начался этап официального ухаживания, а с ним и обучение будущей королевской супруги. Чарли зачитывал ей отрывки из книги Толботта. Медленно и с расстановкой читал о том, как женщина в первые недели беременности решает, любить ли ей новую жизнь внутри себя или изгнать плод. Однако после естественных родов она уже не может не чувствовать любви и гордости за свое дитя – будь оно хоть черным, хоть желтым. Именно этот импульс и лежит в основе женского изобразительного искусства.

Напротив, белый мужчина, чтобы полюбить своего младенца, должен увидеть в нем здоровую факсимильную копию себя. Белым всегда приходится держать оборону, ведь их вечно осаждают дурные идеи, низшие расы постоянно ведут против них подрывную деятельность. Белый мужчина должен быть уверен, что в потомстве своем найдет верного союзника.

Чарли заверил будущую супругу, что в прекрасном новом мире ценность будут иметь все дети. Даже гомосексуальные. Ведь как только такой ребенок достигнет возраста объявления ориентации, его можно будет обменять на невинное гетеросексуальное дитя, по воле судьбы взращенное гомосексуалами.

Среди усыпанных маргаритками лугов менестрели играли на лирах и флейтах, а Чарли произносил слова Толботта:

Создать нечто новое может только Бог. Мы же способны лишь выявить шаблоны, определить незримое и сочетать существующее так, чтобы добиться небольших отличий.

Читал он:

Ссудный день пришел, чтобы дать окончательное решение всем вопросам.

* * *

По Толботту, технологический прогресс и общественная мораль создали такой климат, в котором ничто, кроме смерти, не способно разрешить конфликт. Холивары сохраняются в интернете навечно. Никому не скрыться от своего прошлого. Ничто не забывается. В то же время люди научились воспринимать стыд и унижения как временные препятствия. Ни одна публичная фигура, в каких бы пороках ни была она уличена, не пропадает из поля зрения надолго. Ни одна развязка ничего не развязывает.

По радио Толботт сообщал последние новости: «По данным Объединенного совета кланов, труп бывшего президента прежде соединенных штатов не найден. В Ссудный день этот человек пропал, и существует предположение, что он покинул страну при содействии иностранных агентов… Представители кланов подтверждают информацию о бомбе, взорванной на оживленной улице в Государстве Арийском… в Блэктопии… в Гейсии… две жертвы… шесть жертв… восемнадцать жертв… Террористы, связанные с бывшим президентом, взяли на себя ответственность за газовую атаку… поджог… вредительство… Граждане, располагающие информацией об этих преступлениях, должны немедленно связаться с представителями кланов».

Как и предсказывала иссиня-черная книга:

Во время величайшего морально-этического кризиса народ поддержит тех благородных лидеров, у которых будет больше пушек.

Толботт предвидел возникновение некой разновидности стокгольмского синдрома. Люди приняли новых лидеров, потому что хотели над собой власти, а прежние власти были перебиты. Люди не вдавались в детали, кто именно будет ими править – эти вопросы отходили на второй план на фоне деталей их собственных, сиюминутных проблем. Например, чем кормить детей. Или как доучиться. Найти пару. Те, кого могла непосредственно затронуть объявленная война, вздохнули с облегчением. Граждане привыкли адаптироваться к требованиям властей. А кто там нынче у власти – не- важно.

Естественно, многих шокировало кровопролитие, но не настолько, чтобы пожертвовать собственной жизнью в протестах.

Всякому человеку дана своя доля ума. Доли эти встречаются и объединяются с другими. Толботт утверждает, что людские души цепляются к телам, как те, кто не умеет плавать, виснут на краю бассейна.

Самолеты расчерчивали небо. Каждый вез людей, переселяющихся в положенное им отечество. Молодежь радовалась тому, что участвует в самой масштабной общественной реформе в современной истории. Люди постарше не испытывали никакого оптимизма. Имущество паковалось и отправлялось на новое место.

Те, кто оставлял свои дома, выбирали себе в интернете новое жилище из списка равных по цене утраченному. Сидя в аэропортах и прижимая к себе детей, люди пролистывали на смартфонах фотографии домов, ферм и квартир, на которые могли претендовать.

* * *

Лакомая обнималась с мужем, произведя супружеское сношение в кабинке автовокзального туалета.

– У Джарвиса кличка «финский дядя Том», – сказал Джентри.

– А что это значит?

Джентри пожал плечами и помотал головой.

– Что-то насчет перекачанных мышц. Это не комплимент. – Он пристально всмотрелся в грязную липкую лужу на полу. – Гляди-ка, там что, перкосет?

Лакомая хотела спросить: спит ли он все-таки с этим Джарвисом? Мужики ведь такой народ, готовы трахать все, что движется. Но боясь, что ответ ее не обрадует, она помалкивала.

* * *

Возможно, белые что-то подозревали. В последние годы белая поп-культура опасно близко подобралась к обнаружению глубочайшей мудрости и силы, которую скрывали в себе черные. Белые авторы наделяли «волшебного негра» умением читать мысли и прочими сверхъестественными способностями, которые таила в себе черная раса. Но с появлением Блэктопии черные сестры наконец скинули маски. Долгое время они самоотверженно играли роли наркоманок и живущих на пособие ожиревших бездельниц. Они даже приклеивали к своим головам волосы белых женщин, глумясь над их стандартами красоты, а эгоцентричные белые дуры тешили этим самолюбие. Теперь царственные сестры прекратили всякий фарс и стали теми, кем назначено по праву рождения. Великими целительницами. Хранительницами космических тайн.

Верные традициям своего племени, жители Блэктопии неспешно ступали по широким проспектам городов, единых с Матерью-природой. Длинные руки и ноги их блестели. Женщины, стройные и гибкие, светились уверенной мудростью. Шпили безупречных зданий взмывали в синеву небес, отрицая допотопную физику отсталой белой расы.

Черные даже не шагали, а плавно скользили в постоянном движении, не имеющем ничего общего с дерганой походкой белых. В языке белых просто не было слов, описывающих настолько текучую грацию, – он вообще небогат и в Блэктопии постепенно уходил на второй план, уступая место возрожденному древнему наречию.

Белая история записана словами, черная – мелодиями.