– Нет, вы представьте себе, что делает мой Иван! Действительно, нет больше детей! Вчера возвращаюсь домой, а он вылезает из комнаты горничной, в самом развратном виде. Я, конечно, выдрал его за уши, но Даше нужно отказать и взять кого-нибудь постарше.

– Вы бы лучше рассказали нам, откуда вы ночью возвращались? – проговорила госпожа Иванова, прищуривая и без того узкие глазки.

– Уж ты-то хоть не заводи истории! Достаточно с нас одного нашего сынка.

– Нет, вы мне глаза не отводите!

Я удалился, найдя, что разговор принимает слишком семейный характер. Стороной я слышал, что ивановская Даша вскоре перешла из их семейного дома в родильный приют; что Иван Иванович-старший сделался опять домоседом, а Ванечка поступил в университет, конечно, на юридический факультет. Не обладая большими средствами, он мог проводить время с легкими девицами только очень среднего калибра, но предавался этому времяпрепровождению с большим усердием.

Однажды, зайдя, после долгого перерыва, к Ивановым перед обедом, я застал госпожу Иванову одну и в видимом нервном состоянии.

– Вы чем-то расстроены, дорогая?

– Меня беспокоит мой сын. Я, конечно, понимаю, что это молодость, но нельзя же так каждый день; его видят везде с разными женщинами.

– Ну, если с разными, так это еще не такая беда!

– Ах, почем я знаю, может быть, все одна и та же! И потом, это стоит денег, откуда он их берет? Он, наверное, делает долги, а нам придется за него платить. Не кончит университета, что же, пойдет в хулиганы, в дворники?

Я успокаивал, как мог, госпожу Иванову, как вдруг вошел сам предмет нашей беседы, и, не ожидая нападений, начал очень громко, ex abrupto:

– Вот вы меня все попрекаете, что я делаю на стороне, а у себя дома всякую гадость разводить – это можно? Я вчера возвращаюсь домой, и что же? Мой папаша вылезает из Глашиной комнаты в виде явно предосудительном.

– Как ты смеешь против отца! Хулиган! щенок! негодяй!

Я снова удалился, найдя, что разговор принимает слишком семейный характер. Стороной я слышал, что Глаша перешла из семейного дома Ивановых в родильный приют, а Ванечка женился на очень милой, приличной барышне. Через два года у него родился сын Иван, а Ивана Ивановича-дедушку я имел случай видеть как-то на катке в Таврическом саду. Старый господин подвязывал коньки какой-то гимназистке и потом бодро стал резать голубой лед, взявшись с ней за руки. Это была уже почти взрослая барышня, с завитыми волосами, с черными бантами, и хотя в полукороткой, но модной юбке. Конечно, для полноты круга мне нужно было бы заставить дедушку Иванова мечтать о любви, удалившись в места не столь поэтические, но я боюсь, как бы мой рассказ не стал похож на сказку про белого бычка. Потому я кончаю, прибавив только, что уже внук Ивановых теперь гимназист и вероятно так же поджидает на углу соседних гимназисток, потому что едва ли может придумать что-либо другое, будучи самым обыкновенным Иваном Ивановичем Ивановым.

Радостный отдых

Что может быть лучше праздников? Никаких занятий, свобода, веселье – сладкое отдохновение.

Вам не нужно вставать в 9 часов, не нужно никуда идти; целый день дома; ничто не сдерживает вашего воображения в смысле изобретения приятных развлечений. Все домашние настроены благодушно и стараются сделать ваше пребывание в недрах как можно лучшим.

Так думал уже знакомый нам Иван Иванович, просыпаясь, по привычке, в девять часов. Из принципа провалялся до 12-ти. Наслаждаться – так наслаждаться!

Истрепанные по всем юмористическим журналам, дворники и клопоморы продефилировали где-то там, в кухне, на заднем плане.

Дамы, особенно прислуга, отнеслись более добросовестно к праздникам, – так что даже свой кофе, которым Иван Иванович так любил обкапывать утренние газеты, он получил только в час дня. Но зато какая тишина и спокойствие; если бы не Ваня и Петя, которые, не будучи заняты в гимназии, целый день предавались боксу. Вышел прогуляться. Еще только два часа!

В сущности, двадцать четыре часа в сутки – это большая порция. Только в праздники можно себе представить, как длинна наша жизнь.

Против обыкновения, никого из знакомых на улице не встретил. Все тротуары были заняты народом, о существовании которого, в обыкновенное время, даже не предполагаешь. А еще говорят, что Петербург чиновничий и военный город.

Иван Иванович думал, что это все дворники со своими семьями, и как много детей. Нет никакой опасности, что народонаселение уменьшится.

У каждого дворника было по жене и свояченице, которые вели за руку по ребенку, на руках спали младенцы; старший отрок болтался перед ногами. Люди холостые ходили стадами и усиленно толкались.

Иван Иванович пробовал было делать разные социально-политические соображения и исторические воспоминания, думая не то о плебеях на Авентинском холме, не то о выходе Израиля из Египта, – но ни к каким выводам не пришел.

Вернулся в три, – верно, часы отстают? Нет, верны.

Бокс уже прекратился, и Манечка играла вальс из «Веселой вдовы», а мальчики между собою ругались, вспоминая не то украденный перочинный нож, не то какую-то Лелечку с катка, за которой, по-видимому, оба ухаживали. Обедали, по случаю праздника, рано. Опять гимназисты бранились, что никуда нельзя идти; потом сели играть в девятый вал.

А действительно неудобно, что все закрыто.

Поговорить с женой – куда ехать летом – заняло полчаса; затем стали рассуждать, какие у них дети испорченные, какие глупые повести помещают в «Ниве» и какие, в сущности, свиньи все добрые знакомые.

Это несколько развлекло, но было все-таки только восемь часов.

Хоть бы кто-нибудь зашел из добрых знакомых!

Но в первый день на это надежду брось. Вот когда Ваня, Петя и Машенька поженятся и будут жить отдельно – тогда они будут приходить на праздниках и уж, конечно, не будут заниматься боксом, а говорить о своих детях, которые так испорчены, и о своих добрых знакомых, которые, в сущности, все порядочные свиньи.

В таких мечтах Иван Иванович незаметно заснул.

Бьют часы. Что это? Только – десять?

Мальчики уже кончили играть и опять спорят о том же перочинном ноже, а Манечка играет вальс из «Веселой вдовы». В ожидании чая подошел к окну.

В темноте плебеи все так же ползут на Авентинский холм со свояченицами, старший отрок спотыкается впереди.

От обеда страшно много осталось; жена хлопочет, чтобы сохранилось до среды, когда придут добрые знакомые.

После чая Ваня и Петя снова занялись боксом.

Конечно, раз завтра не вставать в девять часов, можно было и