отличались многие из отечественных полководцев, начиная от Суворова вплоть до Драгомирова. Из уст в уста передавали его острые словца и неожиданные резолюции, и весь город волновался ожиданием. Наконец желанный день настал. С своего места капитан Маточкин видел, как постепенно приближалась по фронту к нему небольшая шарообразная фигура, блестя эполетами и звездами. Вот ближе, ближе; он уже видит толстый в красных жилках нос, полные губы, насупленные брови и веселые с холодным огоньком глаза; он слышит последнюю остроту и улыбается, – как вдруг лицо генерала расплывается в улыбку, и зычным на всю площадь голосом он спрашивает: «Капитан Маточкин, тот, что часы украл? Нехорошо! Как же это тебя угораздило? Вот и сиди в капитанах, а брюхо-то полковничье. У врагов последнюю пуговицу тащи, а у своих – ни-ни: не полагается».

Что же это: диакон анафему читает, колокола гудят, гром, залп, пушки? Что это? Это ему говорят перед всеми вора? Красно и зелено перед глазами, или это мундир генерала, или новая шляпа Домны Ивановны? Уж вдали кричат по фронту: «рады стараться». Неужели это он возвращается в казармы? Господи! вор, он? какие часы? те старые от Павла Бурэ? они уж и не ходят давным давно. Может быть сон? нет, ущипнул руку – слышит. Домой идти? лучше в реку, где «Любочка» пристает. Капитан вышел. Где он шел, какими улицами, переулками, дорогами, он сам бы не мог сказать. День был праздничный, мещане ходили стадом с гармоникой, постарше сидели на бревнах и за воротами, лущили семячки, смеялись и бесцельно ругались, женщины одеты ярко, играли в рюхи, попали в собаку, она визжит и убегает, поджавши хвост. Отчего такое солнце? отчего он не голоден и не устал? а может быть, он и устал. Садится у какого-то дома. Боже мой, да это его собственный дом! сейчас выйдет Домна Ивановна, что он ей скажет, как посмотрит ей в глаза? нет, не выходит, видно, пошла его отыскивать Что скажет? все обратит в шутку, ведь это же не более, как шутка. Оригинал – старик-то. И потом, она же знает, как было дело, и все поймет. Он вошел в горницы, полутемные от сумерек; по полу валялись какие-то юбки. «Торопилась на смотр и потом обо мне беспокоилась, потому и не прибрала. Верно, очень была расстроена, а то ведь она очень аккуратная» – подумал капитан, как вдруг взор его упал на клочек бумаги, положенный на столе. Зажегши лампу, он прочел каракули карандашом:

«Евграф Ильич, простите, я уезжаю в Ленчицу, я люблю другого и мне тяжело вас обманывать. А после сегодняшнего случая жить здесь мне было бы нестерпимо. Вы уж меня простите, что ж делать? оба мы ошиблись. Будьте счастливы и забудьте меня».

Капитан выронил листок из рук и долго сидел, не двигаясь и не замечая, что лампа коптит во всю. Потом, будто его что осенило, встал, подошел к комоду, начал рыться и, вытащив футляр, вынул часы и бросил их на пол. Затем, наступив каблуком на тонкую крышку, где вилась гирлянда «fleurs de Nice», плотно нажал, еще, и еще раз, пока стекла не брызнули и часы от страха не затикали. И в этом тиканьи послышалось капитану не то «Молитва девы», не то ария Макса, которую разыгрывала разучившимися пальчиками его мать, когда он мечтал подле нее, набегавшись по крапиве.

Летний сад

1. Дамы «из общества»

Мой приятель Поль был отнюдь не провинциал, не наивный человек и даже не особенно молод, будучи моим сверстником; единственною его странностью была чрезмерная впечатлительность и упрямство некоторых предвзятых мнений, и то это касалось только одной, довольно специальной области. Потому меня не особенно удивило, когда однажды он вошел ко мне в очевидном волнении и доложил:

– Мне надоело возиться с девицами легкого чтения, и теперь мое внимание будет единственно обращено на дам из общества.

Зная определенные и не особенно разнообразные цели его дамских знакомств, я нерешительно выразил сомнение, не будет ли несколько скучно обращать свое внимание исключительно на дам из общества.

– Ты ничего не понимаешь! Теперь все изменилось: они приятны, всегда шикарно одеты (ты знаешь, не броско, не кокоточно, а с элегантным шиком), потом образование!., знают всех современных поэтов, приятно поговорить, пообедать…

– Но какая же дама из общества ни с того, ни с сего поедет обедать с первым встречным?

– Любая, на пари!

– Да ты пробовал, что ли?

– Пробовал.

– У кого же ты познакомился с такой смелой дамой?

– Ни у кого, в Летнем саду.

– Разве там бывают дамы из общества?

– Почти исключительно!

– Ты, кажется, путаешь наши времена с Пушкинской эпохой?

– Нисколько. Ты сам отстал.

– Не будем пререкаться. Как же ты познакомился: просто подошел, раскланялся и пригласил обедать?

– Просто подошел, раскланялся и пригласил обедать.

– И она поехала?

– И она поехала.

– И это была дама из общества?

– Самая настоящая. Внучка известного генерала, вдова, имеет дочь четырех лет.

– Удивительно!

Но удивительного в этом ничего не было, так как на поверку оказалось, что и фамилия обеденной дамы, и дочь четырех лет, и покойный муж, и дедушка генерал – все оказалось самой настоящей подлинности. Удивительным было только то, что, когда в следующее свидание у Поля с генеральской внучкой произошло то, что должно было произойти, последняя попросила пятьдесят рублей, а так как у ее кавалера в данный момент было только сорок, за остальными десятью прислала свою горничную ранним утром на следующий день. Конечно, она находилась во «временно стесненном положении», или как это печатается в газетных объявлениях?

Со следующими дамами Поль познакомился просто, едучи параллельно им на извозчике, и сейчас же скромно отужинали вместе. Их было две, очень милые, простые, порядочные, воспитанные, у одной дочь четырех лет. Деньги получали от какого-то деда, «спускавшего живот» в Карлсбаде. Никаких ни пятидесяти, ни сорока рублей им не было нужно, кроме нормальных трат на ужины, билеты и автомобили.

Все было очень мило, пока, однажды, одна из них не приехала к моему приятелю и очень сбивчиво ему объяснила, что случилась задержка с дядиными деньгами, что они не знают, как быть, что не может ли он, Поль, их выручить, достать к завтрему шестьсот рублей.

Поль метался по всему городу, тщетно стараясь скрыть, на что понадобилась ему такая сумма; конечно, не могло быть и речи о каком-нибудь возврате со стороны милых дам, даже сами они как-то несколько отделились после пассажа, а скоро и совсем скрылись с нашего горизонта. Они не