— Я только сказал, что он затронул определенные проблемы.

— А меня волнует другая проблема.

— Какая же? — негромко спросил его Санк-Марс.

Он прекрасно знал, что ни один сотрудник управления не работает с документами так дотошно, как Реми Трамбле. Волосы его всегда были так аккуратно уложены, что он, наверное, раз в неделю ходил в парикмахерскую. А брился он так тщательно, что кожа на щеках и подбородке была молочно-белой и такой гладкой, что казалась вощеной.

— Кто следующий?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Санк-Марс.

— Я, Эмиль, уже давно вышел из детского возраста. Ты хотел получить это расследование, а Бобьен обрубил тебе концы. Теперь он получил оплаченный отпуск и временно отстранен от исполнения обязанностей. Ты крупно повздорил с Андре. Его вызвали на ковер и объявили о проведении служебного расследования. Он совсем в другой весовой категории по сравнению со своим начальником — чтобы ему продолжали платить, за него должен был вступиться профсоюз. — Трамбле смахнул невидимые пылинки с безукоризненно отутюженной складки на брюках. — И что теперь? Если я стану руководителем операции, у меня тоже все пойдет наперекосяк?

— Реми…

— Ты играешь с огнем. Хотелось бы мне знать правила этой игры.

Санк-Марс попытался отшутиться:

— Закон джунглей, Реми. Каждый за себя.

— Теперь ясно, какой расклад. Я буду руководить операцией.

— Ничего другого я и не ожидал, — сказал ему Санк-Марс. — Можешь рассчитывать на мою поддержку.

— Правда? Тогда скажи, чем я мог бы тебе помочь? Что тебе надо?

Эмиль Санк-Марс склонился в своем вращающемся кресле и внимательно посмотрел на давнего сослуживца. Много лет они служили в одних чинах, вместе продвигаясь по служебной лестнице, хотя с самого начала Трамбле лучше ориентировался в хитросплетениях политической жизни управления. Неудивительно поэтому, что когда пришло время двигать на повышение кого-то одного из них, логичное решение было принято в пользу Трамбле.

— Как продвигается твое внутреннее расследование? — поинтересовался Санк-Марс. — Что нам известно о компьютерной утечке?

Лейтенант опять почесал подбородок, и Санк-Марсу показалось, что его собеседник снова напрягся.

— Расследование идет своим чередом. Есть некоторые основания подозревать сотрудницу информационного отдела — Андре за ней раньше ухлестывал. Хотя я не утверждаю, что эти два обстоятельства между собой как-то связаны.

— Ты поэтому мне не дал разгон за Андре, хоть и считаешь, что это я его подставил?

— Я не говорю, что он в чем-то замешан, пока у меня нет для этого оснований. А если он и впрямь в чем-то виноват, я не знаю, в чем именно и насколько.

— Пока нет.

— Может быть, никогда не будет.

— Ты интересовался, чем можешь мне помочь.

— Я об этом потом не пожалею?

— Я буду делать все, о чем ты меня будешь просить. Только не говори мне, чего я не могу делать.

Оба мужчины пристально смотрели друг другу в глаза, и никто не отводил взгляд.

— Только не переходи границу закона. На кого ты охотишься, Эмиль?

— На кого и всегда, — честно признался Санк-Марс. — Как и в доброе старое время.

Реми Трамбле глубоко вздохнул. Он встал и сделал шаг к двери, потом обернулся.

— У тебя, Эмиль, чутье феноменальное, я тебя за это уважаю. А еще я надеюсь, что ты знаешь, как отличить друзей от врагов.

Джулия Мардик перешла авеню Парк и вдоль восточного склона горы направилась к университету МакГилл. В этом месте улица очень широка — восемь полос движения, и, как обычно в Монреале, когда дорога позволяет, мало кто из водителей соблюдает ограничение скоростного режима. К северу от горы авеню Парк сужается до четырех полос, которые на протяжении нескольких миль проходят мимо магазинчиков и ресторанов, принадлежащих выходцам со всех концов света. К югу от горы авеню Парк снова сужается, веером расходясь вдоль горы дорогами на запад и крутыми проулками, спускающимися к центру и к району, где обосновались студенты. Авеню Парк получила название именно от этого короткого своего отрезка, который проходит мимо парка.

Древний вулканический холм изящными белоснежными изгибами полого уходил ввысь, и улица у его подножия, по которой шла девушка, тоже слегка поднималась в гору перед тем, как спуститься вниз, в сердце города. Джулии нравился парк Маунт-Ройял. Он, как кто-то ей сказал, был спроектирован Фредериком Лоу Олмстедом, к числу других известных проектов которого принадлежит и Центральный парк в Нью-Йорке. В теплые летние вечера она любила здесь гулять по старым тропинкам для верховой езды и взбираться на вершины скалистых утесов, одиноко возвышающихся на территории кладбища, читать имена и даты на могильных камнях и склепах, как будто без всякой на то причины ища в них предзнаменование беды. Как и многие другие, она ходила на гору по заросшему парку по вечерам, когда кончались занятия. Народа обычно было достаточно, поэтому она чувствовала себя там в безопасности. Отчасти такие прогулки доставляли ей удовольствие потому, что были связаны с некоторой долей риска. Иногда гора внушала ей совсем иное настроение. Кто там еще бродил по темным зарослям? Бывало, она довольно близко подходила к прогуливавшимся парочкам, искавшим уединения, — она вроде как следила за ними, просто так, ради интереса. В такие минуты она острее ощущала собственное одиночество, тоскливое до щемящей боли. Она любила свой новый город и одновременно страшилась его, может быть, потому, что во время такой вечерней прогулки встретила Селвина Норриса.

Он сидел на парковой скамейке в вечерних отсветах мягкой осени, вытянув длинные ноги через дорожку, у которой она стояла. Джулии пришлось через них перешагивать, и в этот момент он что-то хрипловато сказал. А когда она уже пошла дальше своим путем, Норрис громко спросил, слышала ли она печальную песню, которую поет на закате редкий залетный гость горы — пестрый американский дрозд. Вопрос его был ей приятен — девушке хотелось, чтобы мужчина продолжал в том же духе, но вместо этого он пошел проторенной колеей и спросил:

— Девушка, мне кажется, мы уже с вами где-то встречались?

Она не удержалась и ответила ему грубостью. Отозвался он самым неожиданным образом:

— Разве вы не Джулия? Джулия Мардик?

Девушка остановилась как вкопанная. Он заинтриговал ее, и она уподобилась ослу, который неотступно шел за морковкой и тянул за собой тележку, груженную тайнами. Она сама себе тогда очень удивилась, просто поразилась силе желания, с которым ей захотелось обратить на себя внимание этого человека. От него исходило какое-то утонченное обаяние, но на дурацкие причуды не было и намека — мужчина был хорошо одет, и по возрасту он был значительно старше какого-нибудь прощелыги-студента, который после первого же поцелуя растрезвонил бы на всю округу о своей победе. Селвин Норрис превзошел ее ожидания — он не просто мог поддержать разговор, он мог его взять на себя целиком, ей оставалось только слушать. В первый же вечер она согласилась сесть в его роскошную «инфинити» в надежде, что он отвезет ее к себе, а если повезет, то в какое-нибудь кафе в центре. Но вопреки ожиданиям, он довез ее до дома, хотя она не давала ему свой адрес.