В щель Бет видела только его ноги.

– У нас мало времени. Идем.

«Скорая помощь» проехала мимо единственного окна спальни. Бет слышала, как хрустят камешки под колесами спешащей к коттеджу машины.

– Я перережу тебе горло и уйду. Ты умрешь самое большое через минуту. Думаю, это вполне справедливо.

Бет видела, как он прошел мимо корзины, опустился на колени и заглянул под кровать. Потом выпрямился, направился к ванной и… исчез.

Сердце колотилось о ребра.

Удерживая изнутри крышку, Бет замерла и услышала, как он сорвал с колец штору над ванной.

Открылся и закрылся шкафчик под раковиной.

Уходи. Вылезай и уходи.

Она уже начала поднимать крышку, когда шаги вернулись в спальню.

Проходи мимо. Пожалуйста, проходи мимо. Уходи. Убегай. Тебя же поймают.

«Скорая» остановилась перед домом. Бет слышала урчание мотора, хлопок двери.

Лютер вздохнул и быстро прошел мимо корзины к двери.

Да, да, спасибо тебе, Господи.

Внезапно он остановился у порога.

Санитары уже стучали в переднюю дверь.

– Почти, – произнес Лютер. – Почти.

Он повернулся и шагнул к корзине.

Вдыхая запах чужих тряпок, Бет подняла голову. Крышка исчезла.

Человек с длинными черными волосами смотрел на нее сверху вниз и улыбался.

Лицо его в мигающем свете оставалось бледным и бескровным.

Снаружи санитары кричали кому-то, чтобы открыли дверь.

Последним, что услышала Бет, был звук лезвия, вошедшего и вышедшего из ее горла, и шаги по слякоти.

Лютер сделал работу с той же небрежной эффективностью, с которой чистил рыбу, потом положил на место крышку и выбежал из комнаты.

Бет услышала, как разбилось окно в коридоре. Лютер отступал через задний двор.

Сердце попыталось биться, но захлебнулось. Жизнь вытекала через горло, оставляя после себя умерявшую боль пустоту. Ей пришло в голову, что она не может дышать, но умерла Бет прежде, чем это стало важно.

В голове прояснялось, мутные образы обретали четкие очертания.

Плохо соображая после удара по голове, который меня и вырубил, я неожиданно обнаружил, что сижу на неудобном, с прямой спинкой стуле, в плохо освещенной каменной комнате с запахом припоя, меди и свежеоструганного дуба.

Вайолет бросили на кучу опилок в углу. Руки ей связали клейкой лентой, такой же лентой заклеили рот, и слезы струились по лицу, когда она смотрела на меня полными ужаса глазами.

Вокруг суетилось все семейство Кайтов: Максин поправляла кожаные петли на лодыжках, Лютер застегивал ремень на груди, Руфус прижимал мою голову к высокой спинке стула. Натянув мне на лоб кожаную полоску и пропустив ее через пряжку, он сказал:

– Лучше сделать потуже, потому что дергаться будет, как сумасшедший.

Лишь когда все шесть кожаных петель были безжалостно затянуты и застегнуты, я заметил идущий от стула к генератору медный провод.

– И что это вы собираетесь со мной делать? – сдавленно прохрипел я сухим от обезвоживания и страха голосом.

– Пропустим через тебя электричество, чтобы ты умер, – объяснила Максин, надевшая по такому случаю цветастое домашнее платье. Скула у нее оставалась распухшей, но черные глаза сияли.

– Почему?

Опустившись на колени, старушка взяла ржавые ножницы и принялась обрезать под коленями мои флисовые штаны. Голые ноги прижимались к холодным медным пластинам. Потом она обрезала рукава моей рубашки чуть ниже локтей, чтобы голые предплечья контактировали с электродами на подлокотниках.

– Почему вы это делаете? – Вопреки всем стараниям, мой голос дрогнул.

– Потому что можем, вот почему, – ухмыльнулась Максин.

В противоположном от Вайолет углу Руфус высыпал большой пакет морской соли в емкость с водой. Лютер, вооружившись большой деревянной ложкой, энергично размешивал соляной раствор.

– Лютер, посмотри на меня и скажи, почему…

– Где бритва, сладенький? – спросила Максин.

Руфус достал бритву из кармана поношенной кожаной куртки и протянул жене. Она подошла ко мне со спины, и я ощутил прикосновение лезвия, выбривающего неровный кружок у меня на макушке.

Логика подсказывала, что лучше заткнуться, что от моих вопросов ничего не изменится. Но в тот момент я руководствовался отнюдь не логикой.

Максин сунула руку за генератор и достала бейсболку с надписью «Норт Кэролайна тар хилс», дополненную ремешком под подбородок и длинным медным проводом.

– Пожалуйста, послушайте, – снова заговорил я, глядя, как старуха идет к емкости с соляным раствором, окунает в него внутреннюю сторону бейсболки и смачивает два кусочка губки. – Да, я вел себя ужасно. Я понимаю, как человек становится таким, но делать то, что собираетесь делать вы, вовсе не обязательно. Давайте подумаем, найдем какой-то…

По лицу побежали струйки теплой воды, и я ощутил соль на губах. Максин Кайт напялила на мою голову бейсболку, застегнула ремешок под подбородком и отступила, чтобы не мешать Лютеру и Руфусу, которые уже подходили с мокрыми губками.

– Лютер, извини. Мне ужасно жаль, что все так случилось. Пожалуйста, поверь мне. Я так виноват, что оставил тебя там…

– Умереть в Пустоши от холода и потери крови. Теперь я в этом уверен. Но почему ты не спрашиваешь?

– О чем?

– Как я спасся. Неужели тебе не интересно?

– А, да… конечно.

– Это было ужасно, Эндрю. Примерно через час после того, как ты уехал, мимо проезжал на снегоходе работник с ранчо Мэддингсов. Парень спас мне жизнь. Занял мое место на крыльце. Если б не он, ты бы здесь не оказался.

Они принялись натирать мои руки и ноги соленой водой, причем делали это с какой-то даже торжественной серьезностью.

Не смей унижаться. Не смей просить этих негодяев, этих чудовищ. Они только балдеют от этого.

– Максин, пожалуйста, посмотри на меня.

Она посмотрела.

– Представь, что здесь сидит Лютер. Разве ты не хотела бы, чтобы кто-то проявил к твоему сыну милосердие? – На слове «милосердие» мой голос дрогнул. – А ведь я тоже чей-то сын.

– Уже нет, – вставил Лютер.

Рядом с циркулярной пилой стояла канистра с неэтилированным бензином. Руфус взял ее, открутил крышку генератора и залил топливо в бак.

– Красавица, не окрестишь стул?

Старуха достала из-за груды хлама бутылку «Кукс», шагнула ко мне и бросила бутылку в спинку стула. Горлышко откололось, и мне на колени пролилось теплое игристое.