Вход в палатион Зевксиппа находился совсем близко от двора с бронзовой решеткой. Их ожидал начальник мастерских: скопец, тучный мужчина, с жирным смуглым лицом, похоже, даже не грек, а сириец.

– Один лишь василевс покупает сирийский шелк-сырец, – при помощи здешнего толмача рассказывал он, показывая шелковую кудель – такую тонкую, белую и невесомую, что напоминала паутинку в росе. – Сирийцы издавна славятся умением прясть шелк-сырец и превращать его в крученую нить, но мы здесь покупаем сырец и делаем все сами. Вот, твоя светлость, это литра шелка, – он показал нечто вроде пучка из пуха, – она стоит пятнадцать номисм.

Взволнованная ожиданием важной встречи, Эльга едва понимала объяснения. Однако отметила: вот за эту малость – пятнадцать номисм, то есть золотых? Лишь на четверть меньше, чем стоит молодой раб. А ведь шелк еще надо обрабатывать – прясть, красить, ткать. Понятно, отчего подобные дары в силах подносить один лишь царь, а на те пятьдесят номисм, что купцам разрешено истратить на паволоки, товара получается так мало.

Посмотреть, как красят пурпуром, не удалось: по причине ужасной вони держать эти мастерские в стенах дворца было невозможно, и их устраивали на берегу моря. Зато Эльге показали уже выкрашенную пряжу, привезенную для ткачей. Княгини только ахали: перед ними выложили мотки всех оттенков – от ярко-красного и голубого до густо-черничного. Оказалось, что цвет красителя зависит от того, где выловлены раковины-багрянки: в северо-западной части Месойос таласса[31] он будет синеватым, на востоке и западе – черничным, на юге – красным.

Вдруг сириец прервал рассказ и воззрился на резную арку входа. Вошли два дворцовых скопца, потом две служанки, а за ними две нарядные девушки. Даже здесь, среди мраморных плит и мозаичных полов, они выделялись среди простых смертных, будто две ирийские птички: белые туники с шитыми жемчугом красными опястьями, столы с вытканными цветами, ожерелья с подвесками из смарагда или сердолика, пояса узорных золотых пластин с самоцветами. Распущенные черные волосы из-под шитых золотом лент красивыми волнами спадали на плечи и грудь. Даже мягкие башмачки, предназначенные для хождения по гладким полам дворца, были из шелка с золотой вышивкой.

– Анна, дочь благочестивого василевса Константина, приветствует архонтиссу Эльгу Росену! – доложил скопец-толмач. – Также ее и спутниц приветствует багрянородная царевна Зоя.

Обе девы по очереди кивнули, и Эльга постаралась запомнить, где какая. Платье цвета моря в ясный день, округлое золотое ожерелье с подвесками из сердолика в золоте – Анна. Рыжевато-золотистая стола, ожерелье со смарагдами и крупным жемчугом – Зоя. Воспитанная в них с младенчества привычка к надменности и умение себя держать боролись с робостью перед лицом владычицы варваров, лишь несколько дней назад вошедшей в число христиан, то есть людей, а робость – с любопытством. Но на сей раз наука одолела природу, и Анна, более старшая из двух сестер, шагнула вперед.

– Мы рады случаю доставить удовольствие архонтиссе и ее приближенным. – Сегодня Эльга впервые слышала ее голос, поскольку при встрече в китоне Елены девушки ни разу не раскрыли рта. – Только здесь, у нас, можно увидеть, как делают порфировые шелка, а еще все виды узоров, какие не умеют ткать больше нигде. В этом искусстве наши ткачи совершенствуются уже много веков, и во всем мире им не найдется равных.

Эльга поблагодарила их за любезность, и две царевны повели гостий по мастерским. По пути рассказывали про египетских ткачей, уже пятьсот-шестьсот лет назад умевших ткать шелка с изображением людей, растений и животных. О сирийских красильщиках, прядильщиках и ткачах, которые использовали шелк-сырец из Индии и Китая, пока, пятьсот лет назад ромеи не начали сами разводить гусеницу, производящую из себя шелковую нить. Гинекеи же, принадлежавшие василевсам ромеев, возникли пятьсот лет назад и находились в разных городах: Александрии, Константинополе, Карфагене.

Поглядывая на своих спутниц, Эльга видела, как порой они морщились. Оказывается, прекрасные греческие платья сделаны из отрыжки какой-то гусеницы! Ярослава брезгливо озиралась, будто боялась, что гусеницы вдруг поползут по полу.

Однако гусеницы остались где-то в Сирии, а здесь во многих чередующихся помещениях стояли ткацкие станы. Огромные сводчатые окна пропускали много света, позволяя оценить богатство красок и тонкость узоров. Русские княгини долго ходили вокруг станов, осматривая со всех сторон. Нити основы здесь были натянуты не сверху вниз, как они привыкли, а над полом, будто стол. Толстый сириец объяснял устройство, но понять удалось мало кому. Натягивались сразу две основы, разных цветов. Чтобы соткать один-единственный ряд, приходилось сначала при помощи брусков, плоских реек и тонких острых спиц выводить вперед нужную основу и нужное количество ее нитей в нужных местах. Тончайших же шелковых нитей на ширину сустава пальца приходилось от шестидесяти до ста двадцати, как им объяснили, – неудивительно, что каждый переброс какого-то из сменяемых утков – одного из трех-четырех цветов – требовал долгой подготовки и узор на широкой тканине рос очень и очень медленно.

– У самита две основы, а утка́ может быть и два, и три, и пять, – рассказывала Анна. – В заправке у него шесть нитей: три связующей основы, три внутренней. А основы бывают каждая своего цвета – так удобнее. Поэтому эта ткань и называется «эксамитос» – «из шести нитей». Сложный узор образуют утки́ разных цветов, а основы скрывают с внешней стороны лишние части.

– Ну, амита – в одну нить, – стала объяснять Зоя, показывая на пальцах. – Димита – в две нити, два цвета, тримита – три нити.

Убедившись, что варварские архонтиссы не кусаются и ведут себя вполне пристойно, багрянородные девы успокоились и оживились. Изумление гостий забавляло их, и они, похоже, радовались: им, девушкам, нашлось дело в ходе приема чужеземных послов, да еще таких важных! Впервые за две тысячи лет – после царицы Савской – к господину всей земли, василевсу ромеев, явилась на поклон женщина – правительница с окраин мира. Не то что все эти бесконечные болгары, ивиры, тарситы, испаны, сарацины, персы, франки, саксы и Бог знает кто еще, кого отец и брат принимают по три посольства за один раз. Неудивительно, что отец приказал приготовить Магнавру, отменил все другие приемы на этот день и посвятил русам все свое время до окончания дел и ухода во внутренние покои. Впервые на памяти дочерей в эти покои был допущен кто-то из чужеземцев, и они смотрели на Эльгу с чувством, будто к ним явилась новая царица Савская – прямо из Библии. Да и не так уж часто им выдавался случай поговорить с кем-то вне привычного круга домашних лиц: из своих покоев они выходили только в церкви, но и там вокруг них смыкался плотный строй – все те же жены царедворцев, служанки, евнухи.

– О боги, он что – наказан? – невольно воскликнула Эльга, увидев первого ткача.

Еще довольно молодой щуплый парень не просто сидел за станком, а нависал над ним на ремешке, обхватывающем нижнюю часть горла. И при этом еще улыбался знатным гостьям.