Но я уже любил и тем самым выгодно отличался от других мужчин, которые тоже заметили как выходила Алиса. Она вышла, а я снова вошёл в зал, в котором находилось моё тело:

– Время и пространство, – вот что меня беспокоило больше всего. Если время исчислялось людьми, которыми я себя окружал в данную минуту, это была минутная стрелка моих часов, то часовая, это люди окружавшие меня в общем. Пространство выражалось предметами, которыми я себя обставил и продолжал обставлять, абсолютно не понимая, кто на них будет лежать, сидеть или просто смотреть, и будет ли это удобно другому, – философствовал Томас, постоянно заворачивая в свои слова по нескольку смыслов, таким образом, придавая первым стереозвучание. Всё верно: два уха, два канала, два смысла.

– К примеру, сейчас я смотрю на стул, на котором только что сидел человек, на который я, по сути, его посадил. Почему он ушёл? Ему стало неудобно, неинтересно, что бы ни было: он потерял время, я пространство, – объяснялся автор, как мне показалось, одухотворённый опустевшим рядом со мною стулом. Я тоже посмотрел на него, там, в открытом блокноте было нацарапано ручкой: «Жди. Я скоро вернусь».

– Вы могли бы дать характеристику настоящего поэта? – встала юная девушка с микрофоном, поправив прямоугольники своих очков.

– Настоящий поэт тот, которому оторвали руки, чтобы не улетел, выбили зубы, чтобы не целовал, вырвали язык, чтобы говорил на своём, оглушили, чтобы никто не мешал, ослепили, чтобы освещал, вырвали сердце, чтобы сварить суп, лишили чувств, чтобы сочинял, напоили, чтобы блевал, полюбили, чтобы страдал, разлюбили, чтобы умирал, убили, чтобы жил.

* * *

Янь: Вижу, ты без настроения. Тебе музыка не понравилась?

Инь: Да не в музыке дело, я на перепутье. У меня всегда в жизни были цели, а теперь нет, ничего нет, ни ориентиров, ничего. Только страх, что я живу не так, как должна.

Янь: А куда ведут дороги?

Инь: Никуда.

Янь: Это пройдёт, наслаждайся летом.

Инь: Когда это пройдёт? Это слишком долго не проходит и, видимо, не пройдёт, пока что-нибудь не поменяется.

Янь: Глупая моя, иди спать! Не морочь себе голову депрессивной лексикой.

Инь: Вот ты всегда успокаиваешь только словами. Только слова – это всё, что ты делаешь, и именно поэтому я вечно убиваюсь. Действия нужны. У меня сейчас такой период, когда меня активно вдруг начали замечать мужчины, и я начинаю осознавать, что я действительно вроде очень даже ничего. И тогда становится непонятно, ПОЧЕМУ ты так со мной поступал? Почему я, по-твоему, не достойна нормальных отношений с самого начала, почему в семье такое потребительское отношение к женщинам?

Лицо Марины уже не было так напряжено, как в начале книги, её отпустило, содержание стало приятным для восприятия. Она чувствовала, как женщина, что вела переписку, начала нервничать. Марина не скрывала своего злорадства, хотя и не считала себя человеком, способным радоваться чужому счастью. Но одно дело радоваться чужому, совсем другое радоваться чужому, которое совсем недавно ещё было твоим.

На фоне этих диалогов она начала чувствовать, как жизнь сваливается из счастливой и романической в повседневную скандальную, а позже и вовсе в бытовую. Последняя меньше всего интересует мужчин. Именно она делает их скучными и безрукими. «Какая разница, чем тебя накроет, снегом отношений или пылью быта», – только сейчас поняла она, что пытался донести до неё бывший муж.

Янь: Ну, с этого и надо было начинать, чего ты вокруг да около. Скажи, что мужик возник.

Инь: Ты тупой идиот, ты за себя ответить не можешь. Сразу на других переправляешь, это твоя вечная тактика, типа «я ни при чём», другой возник, так легче, сбросил ответственность и привет.

Марина, не отдавая себе отчёта, качнула пару раз головой в знак согласия.

Инь: Я с тобой одинока, ты всегда отодвигаешься в момент, когда меня надо защищать, так не должно быть, все и вели себя со мной так, потому что знали, что ты защищать не будешь, это и обидно, потому что многие…

Снова Марина потянулась к кружке холодного чая, чтобы запить своё имя, а потом развернула конфету, чтобы заесть шоколадом – чужое.

…Марина, например, уже проходили через это.

Откусила Марина своё и почувствовала вкус горького шоколада.

Янь: За тебя я в ответе, я это знаю и помню.

Инь: И как с гуся вода, ты в ответе, но от моих родителей ты меня не защитил, от жены своей – нет.

После этих слов Марину передёрнуло, она посмотрела сначала на Тому, что задремала на своей полке, словно книга, которую не читали, но очень любили и ценили. Скорее даже не книга, а альбом с фотографиями. Возьмут, посмотрят сами, покажут друг другу, передадут из рук в руки и обратно. Потом взгляд её переместился в окно, за которым ему хотелось отдышаться берёзками, облаками, коровками и заливными лугами. Она смотрела на её нос и тот, как ей показалось был вовсе не носом, а глазом, её третьим глазом, который всё видел. Он вдыхал всех и всё, что происходило вокруг и переводил в цифровой изображение.

* * *

– По традиции – небольшой блиц от нашего книжного магазина, – вздохнул ведущий тому, что встреча наконец-то подходила к концу. Было заметно, что к ней он подготовился плохо, если не сказать хреново. Его вопросы не то что бы не раскрыли секретов творчества автора, они всё ещё бродили по задворкам.

– Ваш любимый фильм?

– Море, я люблю смотреть море, – пытался развить тему Томас, но ведущий не дал автору такого шанса, он уже торопился закончить вечер. «Если я выйду через 15 минут, за сколько доеду до Купчино, и как лучше поехать, чтобы не попасть в пробку, наверное, лучше по Витебскому».

– Ваша любимая еда?

– Губы.

– Любимое времяпрепровождение?

– Валяние в постели.

– Ваша любимая машина?

– Времени.

– Любимая музыка?

– Классическая.

– Хобби?

– Она.

Мне показалось, что в этот момент Томас посмотрел на Алису, которая снова рисовала что-то.

– Проблемы? – пошла на понижение интонация ведущего, мысленно он уже шёл к машине.

– Я.

– Цель?

– Мы, – подвёл эпически концовочку Томас, подразумевая под этим «мы» то ли себя с кем-то, то ли весь зал в целом.

В заключение вечера Томас предложил публике один из рассказов своего сборника, который я уже читал. Я не слушал его, включился только в самом конце, когда словно пароль прозвучала фраза: «соломенная шляпка».

Он резко поднялся с кресла и хищником набросился на неё, зацепив при этом ведро, вода полилась прозрачной кровью по полу. Весовые категории были неравные, какое-то время она боролась маленькими кулачками, но скоро сдалась. Придавив, он стянул белые кружева с её ног и вторгся в её личное пространство, растоптав все цветы. Багровый обрубок ходил туда-сюда внутри её тела, но она этого уже не чувствовала, руки в рыжих перчатках бессильно закрывали лицо, ноги были раскиданы и сдавлены мерзким чужим телом. Через сто двадцать секунд он кончил и обмяк прямо на ней, потом сполз, вышел в другую комнату, в руке было несколько купюр. Сунул ей в карман фартука и сказал: