С самого детства Семен Петрович был чрезвычайно собран и деловит. Был сосредоточен, и, казалось, никакой черт не может свернуть Семена Петровича Курочкина с его жизненного пути.

Семен Петрович никогда не застревал в лифтах, не опаздывал на поезда, не находил бумажника там, где ему лежать не положено, и не терял его. Кажется, специально, только для него одного, никогда не опаздывали на остановки автобусы и троллейбусы, он не пропадал часами в пробках на Молодежном проспекте и всегда вовремя сдавал рабочие реквизиты, за что вовремя получал зарплаты и премии.

Семен Петрович тщательно заполнял квитанции, ни разу в жизни не потерял ни черной перчатки, ни шарфа и мог с совершенно чистой совестью утверждать, что все неприятности (в этом роде), случавшие с остальными живущими, случаются с ними исключительно по их рассеянности и несосредоточенности.

Растяпы, росомахи и бездельники опаздывали на работу, опаздывали заплатить за квартиру; у них отключали телефоны за неуплату, на черной лестнице им вечно встречались соседки с пустыми ведрами, им перебегали дороги черные кошки (и где только находили они черных кошек в таком невероятном количестве?!)…

Семен Петрович не знал.

Лично ему никогда и нигде подобные кошки не попадались.

И вот, однажды жена звонит Семену Петровичу на работу и говорит, чтобы он зашел по дороге домой в «Полушку» и купил хлеба.

Он, естественно, уточняет: «Какого?»

Она говорит «Нарезного».

Он тогда: «Ладно!»

И она его еще попросила купить молока, в бумажном пакете, и чего-нибудь сладенького к чаю.

Он говорит: «Чего?»

Она говорит: «Не знаю, чего-нибудь сладенького хочется, и еще докторской колбаски; купи, например, какой-нибудь рулетик с маком или с абрикосовым джемом».

Курочкин говорит, ну ладно, я все записал, и сегодня буду дома к восьми.

И вот в этом спокойном, самом обыкновенном месте, месте, где, казалось, ничто и ничем не угрожало Семену Петровичу, с беднягой возьми да и случись первая и последняя в его жизни нежданная неприятность.

В папке с реквизитами дочернего предприятия ООО «Газпром град», ООО «Мосгаз кабель» сидел рогатый.

Рогатый сидел внутри этой самой обыкновенной, подшитой «моспромгазовой» папочки в синей обложке, в одном из скрепленных скобами файлов и зевал от скуки.

Услыхав самоуверенные слова Семена Петровича, чертяга взбодрился, нахохлился, и когда Курочкин открыл папку, чтобы еще раз свериться с цифрами данных (как всегда делал из врожденной предосторожности и исходя из своих жизненных принципов), чертяка скользнул из печатных циферок прямо на язык Семену Петровичу.

В обеденный перерыв (Семен Петрович взял борщ, салат «Капустный», картофельное пюре с мясом «Гуляш» и компот «Вишневый») чертяка с языка обедающего проглотился вместе с первой ложкой борща и до поры до времени затаился…

Жена тем временем, услышав короткие гудки, положила трубку на рычаг (совершенно спокойная за докторскую колбасу, нарезной, рулетик с маком и мужа), услышав, меж тем, его голос в последний раз в своей жизни.

И вот времени уже к девяти, а Семен Петрович (который всегда дома как штык, с разницей в три-четыре минуты) не появляется. А тут его нет и нет.

Жена уже несколько раз выходит на лестничную площадку при звуке хлопнувшей двери, она уже беспокоится, а это все не он.

В девять часов она посмотрела новости, и в новостях диктор сказал ей, что на улице ожидается похолодание, снежные заносы и гололёд.

За шторами их с мужем шестого этажа висела луна. Капал кран. Булькало в трубах.

В квартире кроме этого ничего не было слышно, и ей стало страшно.

В полночь пробили часы, и она уже решилась звонить Наташе и даже в милицию.

(Ее неистощимому терпению пришёл к этому времени окончательный конец, и надежда, что с мужем ничего не случилось, била во все колокола.) Но еще только прижала к уху трубку и занесла над кнопками палец, как, наконец, двери лифта отчетливо расхлопнулись и она побежала в коридор открывать.

В этот странный, скажем, даже похожий на ночной кошмар час только она протянула руку повернуть замок и открыть поскорее мужу, как она слышит вдруг с потусторонним ужасом, как в двери туда-сюда ворочается ключ.

И щелчки назад и вперед, какие-то бессмысленные (точно муж как следует «завернул за рога»), ее очень встревожили, и она отшатнулась, и у нее от неприятного страха подкосились колени.

Однако, по-видимому, с ней злую шутку в этот момент сыграло ее растревоженное воображение (нервы), потому что муж наконец вернул в замке ключ в правильное положение и, просунув в образовавшуюся щель рукав пальто, откинул цепочку.

Он вошел, живой, невредимый, шурша полиэтиленовым пакетом «Полушка», из которого торчал угол бумажного пакета молока, хлеб, и было в пакете еще что-то, кажется кусок розовой докторской колбасы, и что-то сладкое к чаю.

Она хотела возмутиться (от облегчения), но у нее отчего-то перехватился голос, а муж Семен тем временем молча и без всякого объяснения стал раздеваться. Он осторожно составил ботинки на тряпочку, размотал шарф, бросив его на трюмо, открыл прихожий шкаф и, сняв пальто, повесил его на вешалку.

Тут оказалось страшное.

Пальто и пакет с продуктами, шарф, кроличья мужняя шапка, а также черные ботинки, по-зимнему заляпанные снежной гущей, пришли домой одни, без Семена Петровича.

– Где Семен? – спрашивает шёпотом (поскольку у нее от всего от этого закружилось и проглотился голос) жена.

Но только капает кран, и во всем остальном ей ответом служит тишина.

– Где Семен? – все-таки настаивает испуганная женщина, по привычке складывая вчетверо мужний шарф и замечая при этом, что он еще влажен от снега, но ни шарф, ни пальто, ни шапка не отвечают на ее вопрос…

И она, думая, что сам Семен мог потеряться из пальто и шарфа где-то на лестнице или (быть может) в лифте, выскакивает в общественный коридор и бежит к лифтам, где и находит хлопающую дверцами грузовую кабинку и своего Семена Петровича, лежащего дверям поперек, бездыханным.

Вероятно, покойный, умерев, все еще стремился выполнить свой долг перед принципами и, наверное, планировал успеть еще к ужину и новостям. Он все купил к чаю, как ему было велено, и, верный привычке возвращаться вовремя, предпринимал для этого подвига все мыслимые и немыслимые в его положении усилия…

И все-таки остается до сих пор в неизвестности, в самом ли деле приходили пальто, шапка, шарф и пакет «Полушка» домой, без хозяина, или жене все это перемерещилось от потрясения.

Во всяком случае, она об этом рассказывала прежним шепотом на похоронах мужа, и кое-кто с пониманием кивал ей в ответ. Хотя она сама, наверное от потрясения, могла принести вещи и продукты домой, чтобы не валялись беспризорными у лифта.