— Что ж, имя неплохое. — Озорничая, она набрала в соломинку сок из своего стакана и вылила его в бокал с пивом Чоло. — Будешь называть ее Челой или Челитой. И чем же она занимается?

— У нее свой ресторан в Лос-Анджелесе.

— Ну, конечно, забегаловка с мексиканской кухней!

— Скорее с международной.

— Ну да, обычная посолера, и как же ты с ней познакомился, с этой кухаркой? Знаю-знаю, дай я скажу: проторчав несколько дней на той стороне, ты до смерти соскучился по привычной пище, поэтому отправился на поиски забегаловки, где готовят посоле, энчиладас, такое, гордитас, чимичангас, и таким образом наткнулся на Челу-посолеру, правильно?

— Нена, в чем дело?

— И когда же свадьба?

— Недолго осталось.

— Только, пожалуйста, не вздумай приглашать нашу семью, не забывай, что у нас траур, и перестань суетиться по поводу отмены митинга, мне нет дела до этих студентов-экономистов, все равно их, похоже, никто не остановит, и через девять дней митинг состоится на этом самом месте, в одно время с твоей женитьбой на посолере в запахах подгоревшего масла, лука и душицы. Мы здесь будем требовать правосудия, свободы для Санди, потому что все придем сюда, и мама тоже, она возмущена и рассержена не на шутку!..

О чем она говорит? Что она хочет ему доказать? Почему ведет себя так вызывающе? В последние дни Нена неизменно заводила разговор на эту неловкую тему. Чоло попытался отвлечь ее:

— Адвокат виделся с Давидом.

— Как он?

— Говорит, его жестоко пытали, он измучен, очень похудел и совсем пал духом.

— Бедный, во время прощания с Чато Давид был так подавлен, смерть брата потрясла его.

— Санди очень любил Чато.

— Нам не разрешили свидания с ним, мы ходили два раза, и все без толку.

— Сейчас к Санди пускают только адвоката, но тот меня заверил, что в воскресенье мы сможем к нему нагрянуть.

— Правда? Мама будет просто счастлива! А по поводу освобождения Санди ничего не слышно?

— Адвокат работает над этим, но его очень беспокоит проведение митинга.

— Хорошо бы Давида выпустили к твоей свадьбе, — снова вернулась к больному вопросу Нена. — Где она состоится?

— Думаю, на той стороне.

— Правда? Дай-ка я попробую угадать: всю организацию возьмет на себя твоя наркопосолера, она же выберет крестных отцов, крестных матерей, дружков, подружек из своих поваров, поварят, подавальщиц и их отпрысков! На ужин — тут и сомнений быть не может — приготовят посоле а-ля Синалоа с тотопос!

Чоло понял, что заставить эту женщину замолчать можно только одним способом — долгим поцелуем в губы, но не решился. Быть помолвленным с Грасьелой и обращать внимание на другую — все равно что добровольно подписать свой смертный приговор.

— Ну что мне с тобой делать?

— Не знаю, — засмеялась Нена.

— Спроси у своего Мальверде!

В шесть утра раздался громкий крик:

— Выходи строиться! Всем строиться на утреннюю поверку! — Давида это не касалось, но он плохо понял объяснения адвоката относительно своих оплаченных привилегий и присоединился к соседям по камерам — тем более что ему не спалось уже с четырех часов.

Уголовники в тюрьме ненавидели друг друга, но, несмотря на соперничество, старались не портить свое положение еще больше и создавали себе более или менее сносные условия существования.

«Все они твои потенциальные враги», — внушала Давиду карма.

Он вышел из трехэтажного здания во внутренний двор, насчитав по пути в каждой камере по четыре человека, и встать в строй вместе с остальными заключенными рядом с бетонными столами и скамьями, где проводились свидания с родственниками. Перекличка проходила под гул голосов: кто-то ворчал, другие переговаривались, подшучивали друг над другом. Давид не услышал своей фамилии, но не стал привлекать к себе внимание, подумав, что, возможно, его как новичка еще не внесли в список.

— Знаете что, приятель? — прервал его размышления какой-то тип со скользким взглядом. — Если вам чего-то захочется, — Давид насторожился, — или понадобится, только спросите Смурого, это меня, значит. Я еще позавчера обретался в вашем бараке, а теперь перебрался в тридцать второй. Пожалуйте на облегчение души на одну только дозу! — Давид отрицательно покачал головой. — Вы что, немой? — Давид опять ответил тем же манером и вернулся в свою камеру.

«Ну и страшилище, наверно, он здесь главный головорез», — предположила его бессмертная часть.

Другие заключенные тоже разошлись по своим камерам либо задержались во дворе, чтобы обменяться новостями. Давид открыл холодильник и позавтракал первым, что попалось под руку. Внезапно ему стало тошно оттого, что вспомнился Роллинг и то, как он добросовестно поглощал всякую дрянь, которой их кормили, и при этом рассуждал о вторжении на Землю гигантских муравьев и жизненной необходимости выработки глобальной стратегии сопротивления пришельцам. Как же сильно у него из головы хлестала кровь! Несчастный сумасшедший.

«Но и каброн хороший, не давал нам спать, чуть не задушил!»

В начале девятого кто-то постучал в металлическую дверь камеры, которая запиралась только снаружи.

— Можно войти?

Давид слушал по радио песню «Summertime».

— Кто там?

Дверь распахнулась, и в камеру вошел высокий мускулистый мужчина в рубашке навыпуск, с маленьким чемоданчиком в руке. Со своими ста килограммами веса и ростом метр восемьдесят он, казалось, как бульдозер, может смести все, что встанет у него на пути.

— Добрый день!

— Ой, мама родная! — Давид выключил магнитолу.

— Я Андрее Эспиноса, больше известный как Рапидо, патрон дон Сантос прислал меня охранять вас. Нам предстоит жить вместе, но спать в разных постелях. Я буду вашим телохранителем. Как вам спалось? — Он положил чемоданчик на одну из кроватей. Давид ничего не мог понять.

— Вас прислал Чоло?

— Дон Сантос, мой шеф.

— На перекличке не назвали мою фамилию.

— Вам не надо ходить на перекличку, она проводится только для тех, кто остался без покровительства божьего.

А что, если мы позавтракаем? — сказал Рапидо, открывая холодильник.

«Настоящий невежа, — определила карма. — Его следует поучить хорошим манерам».

— Я не хочу есть.

— Вот вам-то поесть не помешало бы, непонятно, в чем душа держится, вам бы сейчас в самый раз бульончику рыбного или стаканчик кампечаны!

— Вы из Альтаты?

— Нет, из Эль-Верхеля, это рядом.

— Послушайте, объясните мне, как вас могли сюда прислать, чтобы охранять меня — посадили в тюрьму, что ли?