Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бить я тебя, конечно, не буду, – сказал он, когда они спустились в санпропускник к старушке Антоновне, – хотя всыпать не мешало. Но уж больно Анисья Николаевна за тебя просила и плакала…
– Плакала? – опешил Лера.
– Плакала, – хмуро подтвердил участковый. – Переживает очень.
Он раздражённо махнул рукой, помолчал немного и присел на краешек «электрического» табурета.
– Переодевайся, – сказал совсем миролюбиво, – домой поедем.
Пока Лера одевался да раскладывал по карманам свои нехитрые пожитки, перед глазами его, как наяву, стояла плачущая бабушка. И так её жалко стало, что хоть сам зарыдай.
В коридоре, между тем, собрались его провожать сотрудники приёмника-распределителя.
– Никогда к нам больше не попадай, – неожиданно обняла его Лариса Борисовна.
А старушка Антоновна вдруг хлопнула по плечу.
– Не бегай из дому, – погрозила пальчиком. – Без дома пропадёшь.
– От себя не убежишь, а потерять себя можешь, – пожал на прощание руку Сергей Иванович.
Лера отступил на шаг, увидел их всех троих сразу, и такими родными они ему показались, что он стремительно чмокнул в щёку Антоновну, а затем Ларису Борисовну и бросился вслед за участковым во двор.
У синих ворот стояла машина «скорой помощи».
– Забирайся, – открыл дверцу дядя Ваня.
Лера поставил ногу на ступеньку и отшатнулся. В салоне «скорой» сидел санитар Коля Могильник.
– А куда мы поедем? – робко поинтересовался Лера.
– Это они пациента возили в психиатрическую больницу, – успокоил его дядя Ваня. – Теперь нас на обратном пути домой подбросят.
– О, – обрадовался Могильник, присмотревшись к нему, – старый знакомый. Иди-ка поближе.
Лера не шелохнулся. Санитар внезапно наклонился и схватил его за ладонь. Не успел Лера испугаться, а Могильник уже радостно тряс ему руку.
– Герой, – заявил он участковому, который внимательно наблюдал за этой сценой. – Я за ним целый час бегал – не догнал. А он напоследок меня в фонтане искупал.
– Это когда же? – прищурился лейтенант.
– Недели две назад. По холодку ещё.
– Бр-р, – передёрнул плечами дядя Ваня и посмотрел на своего подопечного. – Часом не тогда, когда ты у меня словарик брал?
Лера кивнул.
– Но я не обижаюсь, – заверил Коля, отпустив, наконец, Лерину руку. – Я ему счастьем семейным обязан. В августе свадьба будет.
От больницы, куда их подвезла «скорая», дядя Ваня повёл Леру домой к бабушке. Путь был неблизким. Предстояло преодолеть почти всю Румынию и ещё половину Кладочек. Коротая время, беседовали.
– Воровскому арго недолго научиться, – говорил участковый, вышагивая по тротуару, заложив руки за спину.
– Чего? Чему? – не понимал Лера, который едва поспевал за длинноногим милиционером.
– Воровское арго, – медленно повторил дядя Ваня, – язык социальных низов. Жаргон, одним словом, на котором ты Захарьеву письмо написал.
– А это просто, – согласился Лера.
– Вот и я об этом, – кивнул лейтенант. – Гораздо труднее выражаться правильно. В любом языке десятки тысяч самых замысловатых слов. А большинство людей пользуется двумя-тремя сотнями. Некоторые – ещё меньше.
– А те, кто матюгается? – поинтересовался Лера.
– У этих словарный запас вообще с гулькин нос, потому что матерное слово универсально.
– Это как? – опять не понял подросток.
– Включает в себя несколько смыслов, как слово ключ, или замок, или пол. Ведь существует всего лишь четыре матерных слова да ещё пара-тройка близких к ним. Но зато производных слов от этой основной четвёрки тьма-тьмущая. Целый словарь составится.
– Получается, из матюгов можно сделать язык будущего для всех народов?
Лейтенант только хмыкнул в ответ.
– Нет, – не согласился он. – Пластичность нашего ума напрямую зависит от того, сколько слов мы знаем. Матом всех тонкостей мысли и переживаний не передашь. Слишком грубый носитель информации. С таким же успехом можно ходить в школу на ходулях. Никто же не ходит. К тому же, материться в обществе не принято. Это почти то же, что разгуливать по улице голышом.
– А если достанут по полной программе?
– В смысле, допекут до самой печёнки?
– Ну да.
– Попробуй культурно ругаться, – предложил дядя Ваня. – Выходит позабористей любого мата.
Лера недоверчиво заглянул дяде Ване в глаза – не шутит ли.
– Не веришь? – обиделся тот. – Тогда давай кого-нибудь обругаем.
Лера тотчас нашёлся.
– Можно главного психа, – показал он на противоположную сторону улицы, где на лавочке перед своим домом отдыхал доктор Пардон.
Заметив участкового, Антон Палыч улыбнулся и приветственно приподнял шляпу.
– Нет, психиатра мы ругать не будем, – взялся в ответ за козырёк фуражки Безручко. – Лучше террористов или какого-нибудь маньяка.
– Тогда тех, кто наркотики продаёт.
Милиционер оглянулся по сторонам, снял фуражку и начал.
– А чтоб этих анашей-гашишей высоко подкинуло и низко ляпнуло! – сказал он и прислушался, словно музыкант к первому взятому аккорду.
Лера пожал плечами: мол, пока не забирает.
– Ляпнуло, хряпнуло и бурдюкнуло, – продолжил дядя Ваня, – и понесло по кочкам. Чтобы стукало их о дубы большие и малые, о берёзы встречные и поперечные. Чтобы жизнь напролёт им ни присесть, ни прилечь, а бежать, высунув язык, куда глаза глядят. И чтобы вместо уха вырос у них гнилой сучок, и чтоб на том сучке плясала буги-вуги дикая муха Цеце и жужжала с ночи до утра: «Не пей чужой кровушки, не убивай детушек». Чтобы скрутило их в китайский пельмень и кувыркало по всем морям-океанам. Чтобы триста лет и три года гонялась за ними стая голодных кашалотов. Чтобы великий мамонт оттаял в вечной мерзлоте и отдавил каждому анашу-гашишу его любимую мозоль!
– Ничего себе! – ахнул Лера. – Да это не ругательство, а целое заклинание. У меня даже нога зачесалась.
– Мозоли? – усмехнулся дядя Ваня.
– А где это вы так научились?
– Читай больше. Только не эти мыловаренные книжонки, а классику. Ну, а если приключения, детективы или там ужастики, то лучше Джека Лондона, Конан Дойля, Чейза и Хичкока.
– Да я читаю, – заверил Лера, – но у вас по-другому. Вы, наверное, что-нибудь колдовское знаете. Да?
– Про колдунов не скажу, – признался участковый, – а бабка моя была вопленицей.