– Всего лишь час. Как ты считаешь, почему Помрой пришел в такую ярость? Потому что он опоздал всего на пару часов, которые оставалось доехать до Гретны.

Амелия смотрела на него в неподдельном изумлении.

– И я не исключаю неприятную возможность, что Помрой вдруг переменит намерение и погонится за тобой, так что нам первым делом нужно обвенчаться. Потом будет сколько угодно времени для ванны, завтрака и постели.

Амелия погладила его по щеке, глаза ее были полны слез.

– Спасибо, что ты приехал за мной. Все равно, по какой причине.

– Принято, – улыбнулся Лукас и поцеловал ей руку. Но когда он после этого прижался губами к ее запястью, к предплечью и двинулся было дальше, Амелия со смехом соскользнула с его колен и устроилась на сиденье напротив Лукаса.

– Не раньше, чем мы обвенчаемся, сэр. И не до того, как я приму ванну и поем. И сниму с себя этот ужасный корсет.

Только теперь Лукас заметил, насколько открыта ее грудь, насколько вызывающе она одета.

– Это то самое платье, в котором Помрой тебя похитил? Как ни странно, она покраснела.

– На мне была накидка, когда я садилась в карету, но да, я отправилась к Кирквудам в этом платье. А что?

– А то, что появись ты в этом виде на обеде, наш разговор не обошелся бы без моей попытки тебя изнасиловать.

– Я знаю, – усмехнулась Амелия. – Потому я так и оделась. Чтобы воспламенить тебя.

Эти слова почему-то не удивили Лукаса.

– Далила, ты меня губишь.

Амелия все с той же усмешкой откинула назад волосы и открыла высокую, прекрасную грудь. И Лукас воспламенился. И пылал всю оставшуюся дорогу до Гретна-Грин.

Дорогая Шарлотта,

я сомневаюсь, что поспешные бегства парочек могут повредить репутации вашей школы. Не думаю, что кто-то мог бы высказаться неодобрительно по поводу женитьбы Кирквуда: он хорошего происхождения и со связями. Второй случай может породить толки о том, сможет ли майор освободить леди Амелию до того, как маркиз женится на ней.

Ваш сочувствующий кузен

Майкл.

Они обвенчались в доме для заключения браков при гостинице в Гретна-Грин; бракосочетание совершил один из известных протестантских священников. Амелия старалась не думать о том, как она выглядит в своем чересчур открытом вечернем платье и в корсете, затянутом так туго, что грудь ее почти неприлично выпирала из корсажа. Она была вынуждена позаимствовать шпильки для волос, так как ее собственные исчезли за время долгих часов наркотического сна. Но пастору, казалось, не было дела до ее внешнего вида; перед ним, без сомнения, прошло очень много невест, только что совершивших поспешное путешествие. Он относился к венчанию как к делу самому обычному и повседневному.

Так оно и получалось, к сожалению. Приключения продолжались, и Амелия находила их куда более скромными и спокойными, чем ожидала. Сначала они оба должны были подтвердить свое желание вступить в брак. Амелию передернуло, когда она вдруг задала себе вопрос, каким же образом мыслил лорд Помрой осуществить это дело.

Потом они произносили необходимые обеты. Амелия помедлила с ответом после того, как пастор обратился к ней со словами:

– Берешь ли ты этого мужчину в законные мужья, чтобы жить с ним по Господнему установлению в священном состоянии брака? Станешь ли ты подчиняться ему и служить ему, любить его, чтить и поддерживать в болезни и здоровье, забыв обо всех иных, принадлежать только ему столь долго, сколько продлится ваша жизнь?

С ума она, что ли, сошла, чтобы выходить замуж за человека, которого едва знает?

Лукас наклонился к ней и сказал «Дорогая?» таким низким, проникновенным голосом, от которого у Амелии задрожали поджилки, и она, уже не раздумывая, произнесла твердо:

– Да, беру.

Не было ни долгих молитв, ни святого причастия, ничего похожего на свадебный обряд англиканской церкви. Все это вообще не выглядело как настоящая свадьба.

Но вот пастор спросил о кольце, и Лукас надел кольцо на ее левую руку. Оно было слишком велико для безымянного пальца, и потому он надел его на средний. Тяжесть кольца оказалась ощутимым напоминанием о ее новом статусе.

Больше никогда ей не придется гадать о своем будущем – обдумывать, какую страну она посетит первой и отправится ли туда на пакетботе, на клипере или даже на верблюде. Ее будущее сузилось до размеров человека, который стоит рядом с ней, и ей почти ничего об этом человеке не известно. Помоги ей Господи.

Но этот человек явился спасти ее, в то время как никто этого не ожидал, а ее спасение могло разрушить его собственные планы. Значит, он питает к ней какое-то чувство. Не любовь, ибо он не сказал об этом ни слова. Но все же некоторую привязанность?

И разумеется, сильное желание. Это больше того, что получают многие женщины от своих мужей. Конечно, ни одной из этих женщин не приходится волноваться о том, что муж отправит в тюрьму ее мачеху. Но Лукас в свое время привел отличный довод: если Долли и есть Дороти Фрайер, участница ограбления, то она вполне заслуживает, чтобы ее арестовали. Если же нет, то Амелии не о чем тревожиться.

Кроме того, Долли или не Долли, а она не может себе представить в качестве мужа кого-либо еще, а не Лукаса Уин-тера. Эта мысль принесла Амелии значительное облегчение.

После обряда пастор пребывал в самом благодушном настроении и познакомил их с несколькими людьми в гостинице, когда Амелия и Лукас уселись за весьма обильный завтрак. Венчание сбежавших парочек явно было для священника делом привычным, но свадьба американского солдата с дочерью графа – это уже нечто сверх обыкновенного.

Праздничное настроение хозяев оказалось заразительным, и Амелия, несмотря на чудовищную усталость, вознаградила присутствующих лондонскими новостями, упомянула она и о своей шотландской подруге Венеции. К ее удивлению, хозяева дома слышали о лорде Дунканноне и о его загадочном преследователе, шотландском разбойнике с большой дороги, по прозвищу Шотландский мститель. К сожалению, Амелия не могла их просветить по поводу того, за что грабитель ненавидит лорда.

После завтрака Лукас снял номер на ночь.

– Мы уедем в Лондон завтра, – сказал он Амелии. – Мы оба нуждаемся в отдыхе.

В отдыхе, ха! Оба прекрасно знали, что вовсе не отдых был у него на уме!

Но когда они поднялись к себе в номер, Лукас, только взглянув на уставшую Амелию, велел ей тут же ложиться спать. Амелия настояла, чтобы написать Долли и папе о том, что произошло, но когда это было сделано, у нее не хватило сил даже принять ванну. Она еле держалась на ногах, пока Лукас помогал ей раздеться. Амелия осталась в нижней сорочке и панталонах. Глаза у нее закрывались сами собой.

– Я хотя бы чуть-чуть подремлю, – пробормотала она, когда Лукас укладывал ее в постель с лишенным чего бы то ни было личного старанием слуги.