я такая, поэтому и не думала о единичности кого-либо еще. Я сказала себе: «Тебе дана только одна». Вот ту, которая дана, нужно обнести забором. Жизнь не сбор урожая. И если у тебя есть яблоко – это еще не значит, что у тебя есть целая роща. У тебя есть яблоко. Обнеси его забором. Когда ты обнесешь забором всё, что ценишь, тогда твое сердце наполнится до краев.

Глава третья

Могильщик

В нашем городе жил человек, который работал на кладбище Маунт-Плезант. Его коллеги считали его человеком надежным, цельным и непоколебимым. В молодости он обошел много прекрасных городов мира сего, но увидев, что к чему, он сделал свой выбор и начал применять данные ему богами непримечательные таланты к вещам, которые счел важными. Он стал работать могильщиком – и тридцать лет спустя всё еще занимался тем же.

Однажды утром один канавокопатель, уже не юный, но молодящийся, бежал через кладбище, как всегда опаздывая на работу. Он пробежал мимо могильщика, который уже несколько часов был на рабочем месте и копал ямы. Могильщик кивнул в знак приветствия.

Канавокопатель в ответ тоже ему кивнул и, запыхавшись, встал отдышаться. Закурил. Несколько минут смотрел, как работает могильщик, а потом с неуверенностью сказал: «А ты уверен, что ты в правильном месте копаешь? Вот там солнце ярче светит – разве тот участок у деревьев не лучше?»

Могильщик посмотрел, куда указывал канавокопатель. Он понимал, почему тот так сказал, но по своему опыту знал, что не всегда лучше быть на солнце или у лесной рощицы. Были и плюсы, и минусы. Кто решал, какой участок лучше – этот, тот или какой другой?

«Да нет, тут нормально, – сказал могильщик. – Дело же не в участке, а в могиле».

Мужчина покачал головой и засмеялся. «Если бы у меня была твоя работа, я бы всегда задавался вопросом, какой участок лучше. Я бы всё время передумывал. Вся земля была бы покрыта такими маленькими ямами, в полметра глубиной».

Могильщик кивнул и тихо улыбнулся, представляя себе эту картину – как у ворот кладбища лежит груда тел. Он бы, может, тоже так делал, но он давно понял, что его смекалки не хватало, чтобы отличить хорошее от лучшего, так что он просто научился хорошо копать – и копал.

Мужчина продолжал наблюдать за работой могильщика. Когда могильщик сбрасывал землю, этого почти не было слышно. Когда он втыкал в землю лопату, она погружалась туда, как в масло. Почему он делал это так аккуратно – скрытый от глаз на этом пустынном кладбище? Для кого он так старался?

«Ну давай же! – внезапно закричал канавокопатель, потеряв терпение, чувствуя себя так, как будто жизнь проходила мимо. – Зачем ты так стараешься! Ты ведь сегодня же положишь в эту могилу гроб – и очень вскоре ее заполнят личинки и черви».

Могильщик остановился, чтобы ответить, но мужчина уже направился в сторону своей работы, пробегая вприпрыжку между надгробиями неподалеку.

И могильщик сказал самому себе: «Не каждый может быть могильщиком. Эту работу надо делать хорошо. Однажды я повстречал мужчину. Он рыл канавы. Он хотел посмотреть на могилу и был впечатлен, когда увидел, как я копаю ее, какая она глубокая и аккуратная. И я сказал ему: „А как иначе. В эту могилу ляжет человеческое тело“».

Боги

Через несколько недель в мою дверь постучал Шолем. Он сказал, что ему в последнее время немного не по себе. Несмотря на то что мы провели Конкурс уродливой картины, мы так и не объявили победителя. Я призналась, что меня это тоже беспокоит. Мы так и не обсудили это: кто победил в Конкурсе уродливой картины – тот, кто нарисовал самую уродливую картину, как Шолем, или та, кто несмотря на все попытки нечаянно нарисовала красивую картину? Шолем сказал, что они с Марго обсудили это и пришли к выводу, который им обоим казался справедливым. Они сыграют партию в сквош. Если выиграет Марго, тогда победителем станет человек, нарисовавший более красивую картину, а если выиграет Шолем – то человек, чья картина была безоговорочно уродливей. Не хотелось бы мне пойти с ними и посмотреть на игру? Конечно, мне хотелось! Мне не терпелось узнать, кто же выиграет.

Мы собрались на следующий день, все в спортивной форме. Марго с Шолемом сразу пошли на корт, а мы с Мишей и Джоном поднялись на обзорную площадку, уселись вдоль бетонной стены и, опершись на край, смотрели вниз на корт. Белые стены сквош-корта резко сужали его перспективу и придавали ему форму то ли флейты, то ли воронки. Каштановый, покрытый лаком пол корта подмигивал нам светом ламп, и с высоты я могла разглядеть на нем черные полоски следов, какие обычно остаются от игроков в кроссовках с темными подошвами.

Мы не разговаривали, просто ждали. Душный, потный запах спортзала висел в воздухе над нами. Потом мы увидели сверху белые, с темными корнями волосы Марго, она заходила на корт, – и темные кудрявые волосы Шолема, тощий, с голыми ногами, он шагал следом за Марго.

Мы ждали молча и попивали воду из бутылок. Потом конкурсанты начали играть. Сначала игра шла очень расслабленно, потом стала всё более и более сосредоточенной. Вскоре Марго с Шолемом уже бегали взад и вперед, тяжело дыша. Они звонко отбивали мяч в стену, лавируя по части корта противника, и со стоном врезались в заднюю стену. Когда кто-то из них совершал хороший пас, другой коротко кивал головой. Они вытирали пот со лба, забрасывали мяч слишком высоко, бежали вперед, низко нагибались, и в один момент Шолем даже распростерся на полу. Марго медленным шагом пошла за катящимся мячиком и бросила его Шолему на подачу. Он ударил мячом высоко в воздух, побежал к краю корта и промахнулся.

Где-то через полчаса я услышала, как Миша спрашивает Джона: «Не знаешь, какой счет?» Джон безучастно посмотрел на меня, потом мы оба посмотрели на Мишу. «Понятия не имею», – сказала я им.

Мы принялись еще внимательнее смотреть игру. Мы смотрели и слушали очень сосредоточенно, но никто из нас не мог расслышать ничего с корта, кроме доносящихся до нас вспышек смеха, стонов и ругани, и Шолема, который кричал: «Блядь! Ненавижу это блядскую игру!»

Так мы и сидели, неподвижно наблюдая. В конце концов Джон сказал своим милым саркастическим голосом, как обычно растягивая слова: «Кажется, они не знают правил. По-моему, они просто швыряют мяч туда-сюда».

И так оно и было.

Примечания