– Плохо. А на завтра?

– Маникюрша.

– Ну хоть что-то. Не вздумай не пойти!

– Ага. Только повешусь. И сразу пойду.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Люся.

По правде говоря, она никогда не знала точно, что такое типун. Просто так говорила ее бабушка. Однажды Люся объясняла Лёше, что это маленький топорик – тяпун, муж тяпки. А он говорил, что это птичий грипп. Какая разница?

– Ты знаешь, мне почему-то кажется, что нет у него никого...

– Я думала об этом. Не похоже как-то...

– А на что похоже? Хотела бы я знать.

– А уж я-то как хотела бы... Вот какого ему надо?..

– А может, его что-то мучает – какая-нибудь болезнь загадочная?.. А признаться он не может...

– Ну да. И название красивое. «Боязнь Бэллы»...

– Да-да! Интимофобия! – поддержала начитанная Люся. – Может, он привязаться к тебе боится.

– Боже! Как я устала!.. – снова возопила Бэлла. – Хорошо милиционерам, – почему-то добавила она без всякой видимой связи.

Не поняла Люся:

– Милиционерам? Почему?

– У них оружие есть. Табельное.

– ?!..

– А еще врачам хорошо. У них лекарства всякие. Надежные, – Белку несло. – А по-другому я не смогла бы.

– Дура ты, Белка! – сказала Люся. – И не лечишься!..

– Знаешь что, – сказала Белка. – Я есть хочу. Пойдем куда-нибудь, в «Патио» пойдем – пиццу поедим!

В поликлинике был аншлаг. Бэлла избегала бывать в таких местах, как-то неважно они сочетались: Бэлла и серые казенные стены, Бэлла и белые халаты, Бэлла и унылые старушки... – это из разных опер, определенно.

Но деваться было некуда, «отношения» со Стасечкой, а точнее, их отсутствие, становились все болезненнее, и скоро они ее доконают.

От Бэллы здесь, правда, не было почти ничего – даже имени. В нервной очереди уже битый час сидела, скрестив ноги, Вера Викторовна Шмалова. Может, стоило послушать Люсю и обратиться в приличную частную клинику?

На Вере был полинявший еще в прошлом веке свитерок, косметики не было, «корону» она на всякий случай оставила дома, а пышные кудри стянула резинкой. Надо было только спрятать глаза.

– Входите, больная! – скомандовала медсестра с выпуклыми глазами и оплывающей шеей.

Она отличалась особой худобой, а в голосе звучали нотки раздражения. Ей было все время жарко, и она сильнее распахнула окно, впуская в кабинет стылый весенний воздух.

Ветер гулял между белыми стенами, которые так оживляли анатомические изображения некоторых органов сложного человеческого организма и рекламные постеры новейших фармацевтических чудес. Было холодно, и Верка попыталась запахнуться в свитер, почти обнимая руками сама себя. Присела на краешек стула.

– На что жалуетесь?.. – спросила докторша, не отрывая взгляда от пустой карты Шмаловой, не понимая, почему в ней нет никаких записей.

«На что я жалуюсь?.. Не любит он меня», – подумала Бэлла, а Верка Шмалова не знала, как сказать, что у нее болят все нервы, плачет душа и стынет сердце.

Докторша оторвалась от бумажки и в упор посмотрела на «больную». В упор, правда, она посмотреть никак не могла, потому что откровенно косила одним глазом, и глаз этот по обыкновению упирался во что-то другое. Вот сейчас, например, одним глазом она смотрела ей прямо в лицо, а другим оценивала изысканный маникюр Бэллы, который никак не вязался с облезлым свитером.

– Мне бы... таблетки. Чтобы спать, – робко проговорила Вера и с надеждой посмотрела на рекламу достижений фармацевтической промышленности. – Ну, от депрессии, – с ноткой вызова добавила Бэлла.

– Не нравитесь вы мне, – ни с того ни с сего безапелляционно сообщила женщина-врач.

Еще бы, подвижное лицо Белки мотало от Веры Шмаловой к Бэлле Шмель и обратно, она никак не могла его «собрать» и сделать, наконец, попроще.

– А что вам во мне не нравится?.. – Бэлла обалдела и бросила на докторшу мятежный взгляд.

– Все, – ответила та, и Бэлла обалдела еще больше.

– Почему?..

– У вас взгляд фиксированный.

– Выписывать направление? – вклинилась медсестра.

– Да. Снимок черепа в двух проекциях. Есть основания предполагать турецкое седло.

– Аа-а... – запаниковала «больная» и уже готова была продемонстрировать какое-нибудь острое клиническое проявление новообретенной загадочной болезни, но не знала, какое именно.

– Дети есть? – сухо спросила докторша.

– Да... То есть нет, – с перепугу запуталась Вера.

– Вот видите! – обрадовалась та. – И вы знаете, весна, обострение...

«Да, обострение», – тупо думала Бэлла. А Верка Шмалова кивала головой и испуганно смотрела на докторицу:

– А... а это лечится?.. – подавленно спросила она.

– Лечится, – успокоила докторша и добавила покровительственно: – Вы только самолечением не занимайтесь! Ни в коем случае! Я вас вылечу.

Бэлла вдруг поймала себя на мысли, что она уже целых полчаса не думает о Станиславе Свенягине. Терапевтический эффект надо было закрепить, поэтому Вера Шмалова безропотно согласилась подвергнуть себя рентгеновскому облучению где-то сколько-то микрорентген в час.

– Вот что, милочка, – строго сказала женщина-врач, пытаясь навести на нее оба глаза, – сделаете снимочек – и сразу ко мне! Сразу ко мне! Да, не волнуйтесь вы так! У меня таких, как вы, еще три женщины... – увещевала докторица, а Бэлла впадала в тихую панику с отсроченной истерикой.

«Теперь понятно, – обреченно думала она, сидя в новой очереди. – Все ясно. Все дело в турецком седле!..»

Она не спала всю ночь. К ужасу Бэллы, турецкое седло у нее действительно было. «В норме» – написали размашисто на маленьком листочке, прикрепленном к огромным страшным снимкам Веркиного черепа в двух проекциях.

Еще через два дня врачиха посмотрела на выписку с разочарованием в обоих глазах и самолично накорябала еще несколько направлений к еще более «узким» специалистам.

Верка Шмалова бросила прощальный взгляд на проявления базедовой болезни и дунула из поликлиники, как подорванная... Если бы не каблуки и не грязь под ногами, она вполне могла бы уложиться в норматив по бегу на сто метров.

Он мчался с полосой дождя. Он шел со скоростью тучи. Эти первые летние дожди приходили внезапно. Крупные капли разбивались о стекло, и дворники, ритмично шурша, стирали прозрачные ручейки, а они проливались снова и снова.

Через час он будет в городе. Он привезет ей этот дождь. Он отчего-то был уверен, что ей это нужно. Крупные капли дождя будут на всем – на крышах, газонах, деревьях, зонтах и лицах... На лепестках роз тоже будут капли.