— Скажите, Аммос Федорович, вы с какой целью Санкт-Петербург посещали, если не секрет, конечно?

— Никакой не секрет: жена настояла, чтобы я обошел старых знакомых-издателей на предмет возобновления деловых отношений.

— Понятно. И удалось?

— Что? Возобновить отношения? Нет, знаете ли, время изменилось настолько, что я и предположить не мог…

— А сами вы рассчитывали на успех?

— Да нет, знаете ли… теперь ведь все перевернулось с ног на голову: моими идеалами они брезгуют, я их не принимаю и не приму никогда…

— И зачем же ездили?

— Говорю, жена настояла.

— А вояж этот в Северную столицу нашу заранее был запланирован или возник спонтанно?

— Совершенно спонтанно: накануне мне купили билет и я уехал. Простите, ваше имя-отчество?..

— Ярослав Ягударович.

— Скажите, Ярослав Ягу… — он запнулся, — скажите, вы какую кражу в виду имели?

— Я имел в виду кражу, которая случилась прошлым воскресеньем в Москве в квартире композитора Антона Игоревича Твеленева.

Колчев долго непонимающе смотрел на Ярослава Яшина и наконец произнес:

— Что вы говорите?

— Да, но там проще: взяли все, что смогли унести, вернее, увезти на грузовике. А у вас, вы говорите, ничего не взяли, вот что плохо.

Колчев всем корпусом повернулся в сторону Яшина.

— Что значит «плохо»? Вы считаете, что это плохо?

— Ну а как же, Аммос Федорович? Вы сами подумайте — что мы искать будем, если ничего не украдено? Хулиганство, не более того, в милицию надо, а уголовный розыск тут ни с какого боку — кражи нет, никто не ранен, не убит никто, кроме собаки…

На подобную реакцию писателя Яшин не рассчитывал: тот вскочил, опрокинув кресло, бросился к двери, потом обернулся и, чтобы не упасть, ухватился за косяк. Лицо его было мертвенно белым.

— Как убита!? Убита?!!

Яшин поспешил к нему, провел обратно к креслу.

— Простите меня ради бога, я думал, вы знаете, на заднем дворе в мусорном баке, два выстрела…

— Я хочу убедиться… — Аммос Федорович опять было рванулся к двери, Яшину стоило немалых сил его удержать. Он почти насильно усадил его, затараторил.

— Ее там нет, успокойтесь, ее увезли, сядьте и успокойтесь, постарайтесь успокоиться, нам нужно извлечь пули для определения оружия, может быть, оно где-то раньше встречалось, всякое бывает, если бы украли что-нибудь, хоть малость какую, пусть безделушку, и то зацепка, а так… Все перебили, испакостили и что? Где мотив?

А без него в нашем деле никуда. Кто-то против вас большой зуб держит. Вот вы и вспоминайте, кто за что вас так невзлюбил, и с милицией поделитесь своими соображениями: авось, сообща и выйдем на след вандалов. А так хоть бы безделушка какая…

— А Лерик?! — истошно закричал Аммос Федорович, нервы которого, по всей видимости, к этому моменту находились на пределе.

Яшин даже вздрогнул.

— Что, простите?

— Жена моя! Где моя жена?! Это вам не зацепка?! Человек пропал — это вам меньше даже безделушки?!

— Нет, нет, успокойтесь, Аммос Федорович, жена ваша намного конечно же больше любой безделушки, и она обязательно объявится, думаю, уже минут через сорок, максимум — через часок, поверьте мне…

— Объявится? Но где она?

Ярослав широко развел руки в стороны, что можно было трактовать и как «понятия не имею», и как «знаю, но хрен скажу».

— Но у нее телефон не отвечает, — плаксиво пожаловался Колчев.

Ярослав удивился.

— Серьезно?

— Где Валерия Модестовна?! — опять сорвался Аммос Федорович.

— Тихо, прошу вас, успокойтесь, должно быть она в таком месте, откуда ей не очень удобно отвечать на телефонные звонки, есть такие заведения, их не так много по Москве, но они есть, у них там иногда даже на какое-то время телефоны конфискуют, чтобы соблазна не было кому позвонить, но она в полной безопасности, слово чести. Приедет и сама вам все, как на духу, расскажет. Вместе посмеетесь. А вы мне лучше, пока суть да дело, вот какую закавыку растолкуйте: почему гражданская жена ваша, Валерия Модестовна, шестнадцать лет не имела ничего против питерских издателей, которые в вас в одночасье разочаровались и печатать перестали, а на семнадцатом году вдруг воспылала к ним такой лютой неприязнью, что отправила вас в их логова без вашего на то желания, спонтанно, без предварительного их согласия на встречу, без какой бы то ни было надежды на успех с вашей стороны?

Очевидно, несколько успокоенный яшинскими заверениями по поводу безопасности своей жены, классик советской литературы не услышал или предпочел не услышать в вопросе следователя никакого неприятного для себя намека. Он спросил только:

— И что вы хотите этим сказать?

Яшин улыбнулся.

— Только то, что женщины в своих поступках, увы, согласитесь, не всегда следуют доступной понимания логике.

Дактилоскопист Соня просунула в дверь голову.

— Слава, можно тебя?

— Да, Сонечка.

Она отвела Ярослава в сторону.

— Вот, нашла на дорожке под окном комнаты Антонины Заботкиной.

В руке девушка-дактилоскопист держала перстень желтого металла с вкрапленным в него красным камнем.

Во вторник поздно вечером все собрались в кабинете на четвертом этаже. Договорились на двадцать три часа, но Трусс, как обычно, опоздал и, ворвавшись в кабинет, начал с порога:

— Почему на столе пусто? Кончины моей ждете? У меня с утра из еды, можно сказать, только поцелуй любимой на губах. Я что, один за всех буду думать, как ночь коротать? Мало того, что достойный экземпляр лучшей половины человечества по вашей милости остается сегодня без необходимого еженощного мужского внимания, так они еще и меня задумали голодом в импотента извести. Где до блеска вымытый хрусталь, где серебро приборов, фарфор посуды, нектар напитков, частик в томате, где? Вы зачем здесь собрались с такими скорбными рожами, угрозки недоученные, зачем небо коптите, если жизнь — не праздник, а Трусс — не скатерть-самобранка? А-а-а?! Ну-ка долой вашу писанину, щелкоперы-бумагомараки, объявляю благословенный час пополнения утроб.

С этими словами он смел с рабочего стола Мерина бумаги и заменил их извлеченными из своего «дипломата» двумя бутылками водки, четырьмя пива, хлебом, колбасой, маслом, сыром и действительно банкой частика в томате.

— За десертом побежит, кому выпадет на морского: мороженое-пломбир, фрукты и кофе-глиссе.

Затем он встал по команде «смирно». — Теперь слушай мою команду: «На-ва-а-а…лись!»

Возражений особых не последовало — все действительно были голодны, как серые волки в студеную зимнюю пору. Разве что Мерин, как старший группы, несколько скривил нос, но и он сделал это невызывающе, деликатно.