При слове «сундук» мы с Ирен насторожились. Мы обе знали, какие забытые сокровища могут лежать на дне. Я вспомнила драгоценный инструмент, обнаруженный в старом сундуке Ирен благодаря визиту Шерлока Холмса в Нёйи. Что же нашла Пинк в том, другом сундуке?

Девушка печально улыбнулась:

– Когда я занималась организацией того рокового спиритического сеанса, Софи обмолвилась, что «родилась в сундуке». Такое выражение популярно в Штатах у театрального люда. Сундук Софи был такой старый, что вся поверхность была исцарапана. Поэтому она сплошь заклеила его туристическими плакатами и афишами, напоминавшими о тех местах, где медиум побывала в молодости. Она использовала также любую ненужную бумагу, которая попадалась под руку. Такой сундук мог бы возить с собой персонаж Жюля Верна Филеас Фогг в кругосветном путешествии, длившемся восемьдесят дней. – Пинк передала Ирен фотографию. – Я заставила лучшего фотографа «Уорлд» творить чудеса, и он сделал фотоувеличение, так что теперь наклеенное поверх афиш письмо можно прочесть.

Ирен прищурилась, глядя на снимок, затем поднялась и направилась к письменному столу. Поднеся изображение к лампе под абажуром, она снова прищурилась.

– Нелл, ты хорошо разбираешь такие вещи. Расшифруй это для меня.

Я поднялась и подошла к столу. Буквы, написанные тонким небрежным почерком, были увеличены вдвое. На коричневатой поверхности чернила казались засохшей кровью. Я разбирала строчки одну за другой:

– «…еще сделать».

Ирен кивнула: она так же поняла эти каракули. Я с трудом продолжала читать:

– «Оставляю мою… – У меня язык не повернулся произнести вслух «дорогую дочь Ирен», но мы обе беззвучно прочитали эти слова. – …в более добрых руках, чем те, в которые попала я. Оставляю…»

На этом кончался клочок письма, пожелтевший от старого засохшего клея.

Ирен взглянула на Пинк:

– Да мало ли девочек по имени Ирен видел Нью-Йорк за последние тридцать лет?

– Клочок письма был наклеен на внутренней стороне крышки, а на наружной – афиша с Крошкой Тимом и Риной-балериной.

– Это ничего не доказывает, Пинк, за исключением того, что у тебя богатое воображение. Несомненно, ценное качество для журналистики, где с фактами обращаются довольно небрежно, но при детективном расследовании фантазия ни к чему. Итак, то, о чем ты говоришь, – простое совпадение.

– И все-таки у тебя где-то есть покойная мать.

– Не сомневаюсь. У многих из нас она есть.

– Разве ты не понимаешь? Тебя оставили с Софи и Саламандрой. Их последняя фамилия – Диксон. Они относились к тебе по-матерински. А теперь они мертвы. Обе. Убиты. После смерти Софи я разбирала ее вещи и вдруг снова увидела этот сундук, оклеенный афишами. Я взяла его на память.

– Прекрасное наследство, Пинк, – кивнула примадонна. – Но если бы письмо что-то значило для Софи, она бы не наклеила его на крышку сундука, а хранила бы в тайне.

– Может быть, «дорогая дочь Ирен» к тому времени покинула страну. Конечно, все контакты прервались. Почему ты не поддерживала связь с единственной семьей, которую знала ребенком?

Ирен перевела взгляд на окно, затем подошла к нему. Стоя к нам спиной, она наконец заговорила:

– Я многое забыла из своей прежней жизни. Может быть, оттого, что мне приходилось запоминать куда больше, чем обычной девочке. Моей семьей стала постоянно менявшаяся труппа актеров. Все они были уникальны и интересны, но постоянно разъезжали. С раннего детства меня учили запоминать тексты и мелодии песен, а также танцевальные па. Что же удивительного, Пинк, если я позабыла собственное детство?

Мисс Кокрейн засунула бумаги и фотографии обратно в папку и завязала тесемки бантиком.

– Может быть, ты так долго задерживала дыхание под водой в роли Мерлинды-русалки, что все воспоминания всплыли на поверхность пузырьками и лопнули? Я вижу, что не могу рассчитывать на твою помощь при расшифровке твоей же биографии. – Пинк поднялась. – Так тому и быть. Я напечатаю то, что удастся найти, если материал окажется достаточно интересным. Если же нет, сочиню что-нибудь сама, чтобы добавить красок. Давай устроим состязание, Ирен, и посмотрим, кто первый докопается до истины.

Девушка резко повернулась, шурша юбками из тафты, и, чеканя шаг, вышла из комнаты.

Как только со стуком захлопнулась тяжелая дверь, Ирен огляделась с удивленным видом, будто собственное отражение в зеркале только принялось своевольничать.

– Несносная девчонка! Она так жаждет добиться успеха в этом мире, что ни на минуту не задумывается, какой вред могут принести ее неосторожные откровения. – Моя подруга принялась расхаживать по комнате. – Мы вынуждены перехитрить и обогнать ее – иначе придется расхлебывать кашу, которую она заварит, опубликовав свои домыслы о нас.

– Сомневаюсь, что ее планы включают меня, Ирен.

– Кто знает, каковы границы ее рвения в погоне за сенсацией? Нелл, неужели Шерлок Холмс мог принять ее приглашение поучаствовать в этом безобразии? И пересечет Атлантику просто, чтобы досадить мне? Неужели наше соперничество ему настолько досаждает? Я бы и лужу не перешагнула, чтобы причинить ему неудобство. С какой стати ему брать на себя такой труд? Он не показался мне человеком, который ценит родственные связи, – взять хотя бы его отношения с высокопоставленным братцем.

– Почему ты спрашиваешь меня о возможных передвижениях и мотивах мистера Холмса? Чем меньше я его вижу и думаю о нем, тем лучше.

– Но ты же хитростью вкралась в его доверие, Нелл, во время нашего последнего и самого опасного приключения.

– «Вкралась в доверие»! – возмущенно повторила я. – Да я была при нем девочкой на побегушках! В лучшем случае – ассистенткой фокусника.

– Ты не узнала ничего интересного во время вашего краткого сотрудничества?

– Узнала! О разновидностях бутылочных пробок! О том, сколько отвратительных пылинок и пятнышек можно увидеть через увеличительно стекло на полу подвала! А также о том, что даже хозяйка публичного дома может снизойти до того, чтобы помешать официальному расследованию!

– Вот как? Мадам Потьер препятствовала расследованию мистера Холмса в maison de rendezvous?[47]Я не знала. Каким же образом? – Сейчас Ирен снова села и достала свое умиротворяющее средство – портсигар.

– Вообще-то мне не хочется об этом говорить. Я видела тогда много такого, чего не следовало, и мечтаю навсегда забыть те дни!

– Нельзя ни забыть, ни вспомнить по собственному желанию, – грустно сказала Ирен, выпуская тонкую струйку дыма.

Мне же подумалось, что теперь, когда при мне закурят сигарету, я всегда буду вспоминать о роковой эктоплазме, извергающейся изо рта умирающей мадам Софи. Слишком уж ярко описала эту картину зловредная журналистка!