— Лизи, — говорит он. — Маленькая Лизи.

Он засыпает, накрыв её руку своей, и Лизи это вполнеустраивает. Она может переворачивать страницы книги одной рукой.

Лизи шевельнулась, как женщина, пробуждающаяся от сна,посмотрела в окно водительской дверцы «BMW», увидела, что тень её автомобиля начистеньком асфальте у магазина мистера Пателя заметно выросла. В пепельницележал не один окурок, не два, а три. Она повернулась к ветровому стеклу иувидела женское лицо в одном из маленьких окошек заднего фасада магазина, закоторым, должно быть, располагалась подсобка. Лицо исчезло, прежде чем онауспела определить, жена ли это мистера Пателя или одна из двух его дочерей-подростков,но выражение лица уловила: любопытство и озабоченность. В любом случае ейследовало уезжать. Лизи включила заднюю передачу, развернулась, радуясь тому,что тушила окурки в пепельнице, а не бросала в окно на чистый асфальт, и вновьпоехала к дому.

Воспоминания того дня в больнице (и сказанного медсестрой) —ещё одна станция була?

Да? Да.

Что-то лежало с ней в кровати этим утром, и теперь онаготова поверить, что это был Скотт. По какой-то причине он послал её на охотуза булом, точно так же, как его большой брат Пол посылал на такие же охотысамого Скотта, когда они были несчастными мальчишками, растущими в сельскойчасти Пенсильвании. Только вместо маленьких загадок, которые вели от однойстанции к другой, её вели…

— Ты ведёшь меня в прошлое, — тихим голосом сказала она. —Но почему ты это делаешь? Почему? И где находится это гиблое место?

Тот, за которым ты охотиться, хороший бул. Он ведёт запурпур.

— Скотт, я не хочу заходить за пурпур. — Лизи уже подъезжалак дому. — Будь я проклята, если хочу заходить за пурпур.

«Но не думаю, что у меня есть выбор».

И если всё так, как она думала, и следующей станцией буластанут воспоминания об их уик-энде в «Оленьих рогах» (предсвадебный медовыймесяц), тогда ей требовалась кедровая шкатулка доброго мамика. Это всё, чтоосталось у неё в память о матери, потому что (африканов) афганов[58] уже небыло, и Лизи полагала, что для неё эта шкатулка являлась своеобразной архивнойкомнатой, как та, что в рабочих апартаментах Скотта. Именно туда она складывалавсякие памятные вещички (СКОТТ И ЛИЗИ! РАННИЕ ГОДЫ!) в первые десять лет ихсемейной жизни: фотографии, открытки, салфетки, книжицы спичек, меню, подставкидля стаканов, всякую прочую ерунду. Как долго она собирала эту коллекцию?Десять лет? Нет, меньше. Максимум шесть. Может, ещё меньше. После «Голодныхдьяволов» их жизнь стремительно менялась — речь не только о поездке в Германию,но обо всём. И очень скоро стала напоминать безумную карусель в конце фильмаАльфреда Хичкока «Незнакомцы в поезде». Она перестала собирать салфетки икнижицы спичек, потому что они бывали в слишком многих коктейль-холлах иресторанах слишком многих отелей. Очень скоро она вообще перестала что-либосохранять. И кедровая шкатулка доброго мамика, которая пахла так сладко, когдаеё открывали, где она теперь? Где-то в доме, это точно, и Лизи собиралась еёнайти.

«Может, она и окажется следующей станцией була», — подумалаЛизи, а потом увидела впереди свой почтовый ящик. Крышку откинули, внутрилежала пачка писем, схваченная резинкой. Из любопытства Лизи остановилась рядомсо столбом, на котором крепился почтовый ящик. Когда Скотт был жив, она частоприезжала домой и обнаруживала, что ящик забит до отказа, но теперь писем сталозаметно меньше, и обычно они адресовались «ПРОЖИВАЮЩЕМУ» или «МИСТЕРУ И МИССИСВЛАДЕЛЬЦАМ ДОМА». По правде говоря, пачка была тоненькая, четыре конверта иодна почтовая открытка. Мистер Симмонс, почтальон, должно быть, положил письмав ящик, хотя обычно он использовал резинку или две для того, чтобы закрепить ихна металлической крышке. Лизи просмотрела конверты: счета, реклама, открытка отКанти — а потом сунула руку в ящик. Нащупала что-то мягкое, пушистое, влажное.От удивления вскрикнула, отдёрнула руку и увидела на пальцах кровь. Сновавскрикнула, на этот раз от ужаса. В первый момент не сомневалась, что еёукусили: какая-то зверюга подобралась к ящику по деревянному столбу иустроилась внутри. Может, крыса, а может, кто-то и похуже, скажем, бешеныйсурок или детёныш скунса.

Она вытерла руку о блузу, учащённо дыша (но не стонала),потом с неохотой подняла ладонь к глазам, чтобы сосчитать количество ранок. Ипосмотреть, насколько они глубокие. В этот момент она настолько убедила себя втом, что её укусили, что буквально увидела отметины от зубов. Потом моргнула, иреальность вытеснила фантазии. Пятна крови на коже остались, но ни царапин, ниукусов, ни каких-то иных повреждений не было. Что-то в её почтовом ящикележало, какой-то ужасный пушистый сюрприз, но он своё уже откусал.

Лизи открыла «бардачок», и из него вывалиласьнераспечатанная пачка сигарет. Она порылась в глубине и нашла маленькийфонарик, который переложила туда из «бардачка» своего прежнего автомобиля,«лексуса» (она ездила на нём четыре года). Отличный был автомобиль этот«лексус». А поменяла она его лишь потому, что он ассоциировался со Скоттом,который называл его «Секси лексус Лизи». Удивительно, сколь многое можетпричинять боль, когда умирает кто-то из твоих близких; но это разговор опринцессе и долбаной горошине. Теперь ей оставалось только надеяться, чтобатарейки фонарика разрядились не полностью.

Не разрядились. Луч был ярким и устойчивым. Лизи нагнулась кпочтовому ящику, глубоко вдохнула, направила в него луч фонаря. Смутнопочувствовала, что губы её сжались до боли. Поначалу разглядела только тёмныйсилуэт и зелёный отблеск стенки. Влага блестела на ржавом дне металлическогопочтового ящика. Лизи решила, что это кровь, в которой она вымазала пальцы. Онапереместилась чуть левее, боком прижалась к водительской дверце, сунула фонарикещё глубже. У тёмного силуэта отрос мех, появились уши и нос, который, возможно,был розовым при дневном свете. Глаза затуманила смерть, но их форма однозначноподсказала, что в её почтовом ящике лежала мёртвая кошка.

Лизи начала смеяться. Смех этот, конечно, не мог сойти занормальный, но и не был исключительно истеричным. Тут чувствовался настоящийюмор. Ей не требовался Скотт, чтобы сказать, что дохлая кошка в её почтовомящике — это чистое, чистое «Роковое влечение»[59]. Речь шла не о шведскомфильме с субтитрами, поэтому «Роковое влечение» она смотрела дважды. А самымзабавным был тот факт, что кошки у Лизи не было.

Досмеявшись, она закурила «Салем лайт» и свернула наподъездную дорожку.