Своим чередом Золотинкины мысли возвращались опять к Рукосилу и к загадочному опыту, последствий которого она как будто и не ощутила на себе в полной мере. Что бы она ни думала, мысли ее, по сути дела, ходили по кругу от Рукосила к Юлию и обратно. Все остальное лежало между ними, весь обитаемый мир, кажется, поместился в пространстве от Рукосила до Юлия…

Дни и ночи под неусыпным надзором оборотня тянулись без перемены. Изнуренный усталостью, волк дремал среди бела дня и, судорожно вздрагивая, просыпался от малейшего шага пленницы. Он извелся и озлобился, глаза горели плохо прикрытой ненавистью.

Безлюдно шумел лес. Белели раскиданные кости. Не с кем было перемолвиться словом.

— Я думаю, как тебя выручить, — сказала Золотинка оборотню и этим, по-видимому, обезопасила себя еще на две-три недели. Насколько волчьего терпения хватит?

Золото Золотинка перенесла из-под груши и свалила у себя в комнате в угол. Впрочем, она заметила, что оставленный на время в саду клад заметно поредел, исчезли многие крупные предметы узорочья и золотые монеты — старый негодяй потиху перетаскал их зубами в укромные места и попрятал, уменьшив тем назначенное волшебнице вознаграждение. Золотинка не сказала ни слова.

Целыми днями она бродила по запустелому дому, роясь в истлевшей рухляди. Жизнь большой семьи, что когда-то здесь обитала, едва уловимый дух счастья, еще и сейчас не вовсе выветрившийся из заброшенных покоев, трогал и волновал ее. Волны горячей приязни к погубленным людям накатывались под сердце, Золотинка останавливалась, вдруг задыхаясь, глаза заливали слезы; их приходилось скрывать от оборотня особенно глубокомысленным видом.

Золотинка училась узнавать обитателей дома. Она вертела в руках чей-то крошечный башмачок и слышала эхо истлевших голосов. Кто-то настойчиво звал маму… Кто-то отзывался слабо и трудно, словно сквозь толщу лет. Голоса звучали все чаще, свободнее, раздавались разговоры, в которых пока что невозможно было разобрать ни слова.

Золотинка любила этих людей, эти тени, потому что все больше и больше познавала себя и себе доверяла. А сущность ее, естество, была любовь. Запершись от оборотня, она глядела в небо блестящими влажными глазами, губы трогала не определившаяся улыбка, которая складывалась задумчивым извивом… Чему-то Золотинка усмехалась далекому и неясному.

И однажды поцеловала воздух. Встретившись ненароком на проходе с призрачной сверстницей, Золотинка поймала мелькнувшие губы прежде, чем прошла девушку насквозь. И от неведомой ласки та изменилась в лице, глаза расширились, она оглянулась — двадцать лет назад! — не понимая, что это было… И пошла, очарованная.

За спиной Золотинки сухо щелкнул зубами убийца.

Последние дни неотступный взгляд волка все чаще шарил девичий затылок, который понемногу обрастал шаловливой щенячьей шерсткой.

Черные мысли оборотня были Золотинке открыты. В отместку она жевала зеленые садовые яблочки и бросала огрызки волку, заставляя его есть. Она уверяла негодяя, что это необходимо для исцеления и для воспитания духа. Волк не терпел яблок, кислая зелень вызывала у него сводящую челюсти оскомину, он давился, но жрал. А Золотинка жевала яблоки беспрестанно и, несколько раз надкусив, бросала гадине. Оборотень мучался животом, припадал к земле, завывая от рези в кишках.

— Не все ж тебе мясом питаться, голубчик, — ласково уговаривала его Золотинка. — Надобно же когда и опохмелиться!

Оборотень сносил все, но глаза его заволакивала кровавая пелена злобы.

Отпущенное Золотинке время подходило к пределу. Наверное, счет шел на дни, а, может быть, и на часы. Золотинка много раз пробовала произвольное волшебство, о котором поминал Рукосил, но все без толку. Следовало признать, что искушенный чародей сильно преувеличивал новые Золотинкины возможности. Напрасно пыталась она окутать волка сонным дурманом, напрасно пыталась обмануть его наваждением — все это были беспомощные, неуклюжие потуги и волк не выказывал даже простого беспокойства или сонливости. И — стыдно признаться — она пробовала взлететь. Или, на худой конец, сигануть одним прыжком через частокол. На этих попытках, впрочем, Золотинка особенно не настаивала.

Но ведь не скажешь, что совсем уж никакого волшебства не отмечалось! А эти ожившие тени что? Тот призрачный малыш, что забегал к волшебнице поиграть?.. Все это было, конечно, занятно, только складывалось впечатление, что Золотинка тут ни при чем. Ненавязчивые чудеса происходили как бы сами собой. То было, в сущности, бесполезное волшебство и совершенно непроизвольное, без нарочного Золотинкиного участия.

И она становилась в тупик. Не хватало выдумки. Сковывал душу страх, гнетущая необходимость придумать что-нибудь к случаю — здесь и сейчас.

А волк ходил по пятам, из пасти его несло смрадной рыбой, в брюхе гнусно урчало забродившими яблоками.

Пользуясь всякой возможностью, Золотинка прятала по укромным углам топоры и мечи, железный шкворень и палку и потом проверяла свое оружие — на месте ли. Но, верно, она самообольщалась, рассчитывая на топор. Воображение подсказывало ей, что, если и будет схватка, то короткая: без предупреждения, без вызова людоед кинется на спину, чтобы перекусить загривок — девичья шея мучительно соблазняла его своими чистыми очертаниями, до умопомрачения доводили нежно проступающие по хребту косточки.

В сердце закрадывалось отчаяние, Золотинка все чаще вызывала призраки, чтобы окружить себя напоминаниями людей, но тени не терпели насилия. С некоторых пор они угадывали в сердце волшебницы смятение и, едва явившись, исчезали с искаженными лицами.

Пришел день, когда они исчезли вовсе, и Золотинка почувствовала, что отпущенное ей время кончилось.

Напрягаясь мыслью в поисках выхода, она расхаживала, не присаживаясь, потребность действия гнала ее из угла в угол, с заднего двора в сад. С отсутствующим лицом она перекладывала с места на место старую утварь, и вот почти непроизвольно, только чтобы занять руки, кажется, в полуосознанном побуждении вырезала из рябины рогульку. Довольно толстую палочку с развилкой. И как бы обнаружила ее у себя в ладони, заметив тут, что это птенчик. Птичка с раздвоенным хвостом, которая полетит… Нет… не птенчик. Хотенчик! Вот кто это был.

— Хотенчик, — молвила она одними губами, пораженная открытием.

Ведь это и был хотенчик. Она его распознала.

— Ты полетишь туда, куда мне нет дороги, — сказала она или подумала.

Печально сложив губы — было это, однако, выражение глубочайшей внутренней сосредоточенности, — она подбросила палочку… Хотенчик вспорхнул и заколебался падать ли. Медленно, раздумчиво начал он опускаться, покачиваясь, как пушинка в воздухе, и тихо-тихо повернулся, поклевывая носиком.

Оборотень застыл в недоверчивом изумлении.

Да Золотинка и сама не сразу опомнилась. Одного взгляда хватило бы тут, чтобы уразуметь, что представляет собой эта горе-волшебница. Но оборотень пожирал глазами плывшую в воздухе рогульку, а когда спохватился глянуть на девушку, она имел вид строгий и наставительный.