— Здравствуйте, — повторила Золотинка. — Я видела вашу лодку днем на реке. Вы куда идете? — сказала она как можно естественней. — Возьмите меня с собой, много места я не займу. И заплачу сколько потребуется. Мне нужно в Толпень.

Трудно сказать, что такое слышалось им в нежном голосе девушки, отчего отнялся у них язык… Но тут уж Золотинке не в чем было себя упрекнуть, она сделала все, что было в ее силах, пытаясь говорить мягко и даже проникновенно — не могла же она отвечать еще и за самый лад, за напевку голоса! Что же до остального… Не сама же она себя выстригла! И что дрожала — может человека знобить, если ему холодно? А если поморщилась она вдруг, как скривилась, среди обходительных своих речей, так ведь надо, наверное, и снисхождение иметь, чуточку великодушия. Мало ли как человек скорчится, когда прихватит вдруг голова, словно гвоздем в затылок: голова у Золотинки разболелась к исходу дня и сейчас она с трудом сносила привычную уже, но каждый раз изнуряющую муку.

— Можно к вашему огню? — сказала она, чувствуя, что слабеет и мысли мутятся. — Ладно? Я ужасно озябла и есть хочется. Весь день только сырая рыба — горячего бы похлебать… Да, и нету ли у вас зеркала?

Последнее заявление, судя по всему, произвело на них особенно сильное впечатление. Как-то так глянули, что Золотинка тронула обрастающую волосами макушку в невольном опасении обнаружить там игривые рожки.

Но ничего этого не было — ни рогов, ни копыт, ни хвоста. И оттого, наверное, что пришелица оставила мрак и оказалась между людьми, обыденно потянувшись к огню, крайнее, сводившее члены напряжение оставило путешественников. Толстый, что прежде сидел спиной, торопливо сунулся в мешок и подал Золотинке краюху хлеба. На куске рядна лежал у них лук и сыр, стояли деревянные стаканчики с остатками вина; рядом пристроился уютных размеров мех. В котелке оставалась каша.

Золотинка тронула хлеб губами, но есть уж была не в состоянии: прихватила боль. Она знала, что будет, и заранее свела зубы, но железный давящий обруч туго сдавил череп, так что трудно было сдержать мычание.

— Ну что… берете меня в Толпень? — проговорила она сквозь зубы, когда немного овладела собой.

— Что ж… коли деньги есть… — неопределенно ответил кто-то, но Золотинка уж не могла разобрать кто — все поплыло словно в бреду.

— Что-то у меня голова болит.

Она уронила хлеб. И немного погодя принуждена была опереться на землю, чтобы не упасть. От дикой пытки мутился разум.

…И значит, это давно с ней было. Золотинка осознала, что лежит на траве, как подстреленная, и сквозь туман доносятся голоса. Что-то не ладно, совсем не ладно, сообразила она, не хорошо.

Все стояли вокруг и смотрели.

— Бросить в воду, — раздался срывающийся голос.

— А топором?

— Глянь, это что? — Они говорили отрывистым свистящим шепотом, и Золотинка, понимая через пень-колоду, не могла, однако, удержать в сознании разговор.

— Чего она корчится? Неможется ей что ли?

— Умная голова! Чем они там болеют!

— Слушайте, хлопцы, она нас заманивает, хочет, чтобы мы ее пожалели!

Тут им понадобилось время, что свериться с собственными ощущениями. Ответ, похоже, получался неутешительный.

— Хлопцы, — подавленно произнес молодой, — а ведь жалко. Топором-то… нет, не могу…

— Через не могу! Зажмурься.

— Все равно… хоть плачь.

— И мне как бы жалко… Хлопцы, ведь жалко же, — молвил кто-то пришибленным голосом.

Ужас обуял путников.

Золотинка слышала их и силилась встать, но только шевелилась со стонами. И все, что сумела — перекинуться на спину, вскинув сжатые кулаки.

— Тикаем, хлопцы! — выдохнул кто-то, уязвленный состраданием до глубины души.

С лихорадочной поспешностью они принялись собирать раскиданные вокруг костра вещи, и когда Золотинка села, несколько очухавшись, бросились к реке, прихватив, что успели. На беду нужно было им крепко повозиться, чтобы стащить лодку в воду.

— Куда вы? — тревожно позвала Золотинка, не понимая, что делается.

То была глухая ночь, пасмурная и непроглядная; высокое пламя костра мутно освещало отмель, где кряхтели четыре перепуганных жалостью мужика.

— Подождите меня, ну подождите же, я отстану! Не бросайте, — жалобно воззвала Золотинка, а они…

Они остановились, беспомощно уронив руки.

Бестолково пошатываясь, Золотинка собрала забытую путниками возле костра утварь, сложила в подстилку и прихватила узлом. Путники обречено ждали. Золотинка кинула рассыпающийся узел на дно лодки и сказала потом, томительно подумав.

— Ну, раз вы так торопитесь… я на руль сяду. Все равно тьма кромешная, ни черта не видно.

Одной рукой она держалась за лодку, а другой ощупывала затылок, жмурясь от приступов головной боли. Она помнила какую-то несуразность, но не могла уж сообразить что. Надо было переспросить — что она им сказала?

Случившийся рядом парень ненароком посунулся и при знаменательной неподвижности товарищей тронул девичьи пальцы. Легкого прикосновения хватило ему, чтобы вздрогнуть и отпрянуть. А Золотинка озадаченно помешкала, чего-то ожидая, перевалилась в лодку и стала пробираться между объемистых кулей на корму.

— Что кусок льда! — сипел за ее спиной потрясенный смельчак. — Хлопцы, я говорю вам: кусок льда, сосульки. Так ознобом и прихватило только коснулся.

Под впечатлением этого известия, нисколько не удивительного по сути, но в то же время жуткого, если мерить его по непосредственному впечатлению, путники совсем потерялись и сиротливо жались друг к другу, позабыв, что теперь следует и для чего они тут, собственно, собрались.

— Толкайте! — напомнила им Золотинка. Ей тоже пришлось поморщиться, чтобы сообразить это простое действие.

И увы! теперь, когда дело прояснилось, несчастные путешественники не могли уклониться от очевидного. Подневольно двигаясь, кое-как столкнули они лодку на глубину и без нового приглашения, по доброй воле перевалились внутрь. Здесь они расположились на кулях с товарами как пришлось и впали в созерцательное бездействие.

Лодку медленно сносило течением у пропадающего во тьме берега, бесполезный свет костра задвигался во мрак. Накрапывал мерзкий дождик, слабые порывы ветра несли водяную пыль. Темно было так, что Золотинка не видела спутников.

— Ну, и что вы все вдруг подхватились? — молвила она среди рокового молчания. — Который теперь час?

— Уж полночь скоро, — замогильным голосом отвечали ее из темноты.

— А ну как на мель сядем? Я ничего не вижу, хоть бы луна… Ничего!.. Так вы что, в Толпень плывете или куда?

— Это уж как придется, — последовал краткий ответ.

Широко раскрытыми глазами прощупывала Золотинка волглую, плотную темноту, которая неслась откуда-то справа, застуживая щеку и локоть. Она вглядывалась — и тьма раздвигалась. Открылись воды и обнажился берег. С другого бока несло их в каких-нибудь десяти саженях от камней. Золотинка увидела реку — далеко вперед, увидела отступившие от реки горы, вершины которых лизали клочья медленно ползущего тумана. Тучи она увидела — насквозь, на всю их ставшую столбом высоту. И звезды выше самых высоких туч, выше высокого и дальше дальнего — звезды тоже открылись ей. А внизу обнажилось дно реки: омут, где покоились в тине обросшие коряги и сомы.