Он с нешуточным облегчением умолк, отвернулся – к ним ужеприближались, кланяясь и чуточку приседая, две «китаянки» – в безукоризненныхкимоно, с веерами. Доморощенные гейши улыбались со всем почтением, мелкосеменили и играли глазками – словом, изо всех сил старались соответствоватьинтерьеру.

Проинструктированный и насчет здешних правил, Мазур встал,едва прелестница потянула его за рукав. Направился следом за ней на второй этажпо столь же темноватой лестнице, где горели редкие сиреневые фонарики ирезковато пахло какими-то благовониями – такое впечатление, не китайскими и неяпонскими, а вовсе даже индийскими. Гига со своей красоткой поднимался следом,тяжело ступая.

Второй этаж, несмотря на ту же самую отделку в экзотическомстиле, выглядел насквозь утилитарно – сплошные ряды дверей по обе стороны, как,собственно, в борделе и следует. На дверях белели таблички с иероглифами иномерами – увеличенные копии бирок.

Неизвестно, кто у Гвоздя планировал операцию и как он этогодобился, но «нумера» им с Гигой достались соседние. Мазур вошел вслед задевушкой, легонько коснувшись левым локтем кобуры под мышкой.

Комнатка убрана с той же дешевой экзотикой, начавшей уженадоедать: большая постель под балдахином – Мазур плохо помнил такие детали, ноу него засело в памяти, что у китайских кроватей балдахинов вроде бы не имелось– деревянные статуэтки по углам (львы, бегемоты, пузатые веселые монахи),ажурный сиреневый фонарь под потолком...

Девица, старательно семеня, обогнула его, прошла к кровати,откинула розовое атласное покрывало и поклонилась ему, сложив ладошки передгрудью.

– Очень мило, – сказал Мазур, чтобы не стоятьдурак дураком. – А по-русски ты, значит, совсем не умеешь?

Она таращилась на него с деланным недоумением. Беспомощнопожала плечами, прощебетала, глядя в глаза столь же невинно и открыто, каквыступающий перед избирателями политик:

– Скоса мов акаримаси...

– Понятно, – кивнул Мазур. – Китай, значит?Чина?

– Чина, Чина! – улыбаясь во все сорок четыре зуба,заверила гейша. – Китай, Китай...

И, опустившись перед Мазуром на колени, нацелилась развязатьшнурки на его туфлях.

Как ни была приятна эта процедура сердцу любого мужика,Мазур никак не мог позволить сейчас, чтобы с ним этакое проделали: не хватало всамый ответственный момент остаться босиком, кинуться за кем-нибудь в погоню,пятками шлепая...

– Э нет, подожди. – Мазур бесцеремонно поднял еепод микитки, поставил на ноги. – Русскому человеку нужно не ботинкиснимать, а выпить первым делом предложить...

– Выпить-выпить, моя это понимай! – промурлыкалаона, проворно извлекая из черного лакового шкафчика поднос с графином и теми жепиалушками.

– Сакэ? – спросил Мазур, снова внутреннепередернувшись при одном воспоминании о горячей водке.

– Сакэ-сакэ! – заверила гейша, разливая попиалушкам.

– Подожди, – сказал Мазур, садистски осклабясь просебя. – Выпить мы тоже успеем, радость моя, жемчужина Китая... Давай-ка яна тебе пока проверю свое знание китайского. Зря я его шесть лет долбил, что ли?Мне ж с настоящей китаяночкой поговорить охота на ее собственном наречии...

Естественно, он говорил все это по-русски, доброжелательноухмыляясь – и видел, как на лице у нее мелькнула тревога. Вряд ли знатокикитайского толпами бродили по здешним коридорам – и вряд ли, буде таковыеотыщутся, они брались беседовать с гейшами на их «родном» наречии. Не за этимсюда приходят, знаете ли...

– Итак... – сказал Мазур, притворяясь, что незамечает ее растущего смущения. – Катана вакадзаси тэнто, джоу-до аригато,бака-нака-тодэс, вакаранай?[2]

Гейша мрачнела на глазах, улыбка пропала напрочь.

– Ну, что молчишь? – безжалостно продолжалМазур. – Только не притворяйся, будто у меня плохой выговор. Не тозаведение кончал, учили нас неплохо, знаешь ли... – Он подошел вплотную и,крепко ухватив девушку за локоть, прикрикнул: – Ты мне не молчи тут, какпартизанка в гестапо! Живо отвечай, косоглазая! – Он незатейливо изображалподвыпившего и потому переменчивого в настроениях нахала. – Иводзима рё,бу, микадо вакаранай, вассё-вассё, хэнь хао, сулянчжень тунчжи? – И, резкопеременив интонацию, рявкнул: – Тебе что, в лоб заехать, паршивка?

– Не надо, пожалуйста! – вскрикнула она совершенноинстинктивно, отшатнувшись.

– Ага, – сказал Мазур с довольным видом. – Тыкого хотела наколоть, бикса дешевая? Да я из тебя, китаянка липовая, сейчасэскимоску сделаю... То бишь нос по морде раскидаю...

– Не надо! – попросила гейша с полными слезглазами. – Я, правда, по-китайски ни словечка...

– А я что говорю? – с довольным видомконстатировал Мазур сей очевидный факт. – И вот за это я пятьсот баксоввыложил? – Он стоял посреди комнаты, грозно подбоченившись. – Да я изтебя сейчас сасими сделаю...

Гейша захныкала, всем видом показывая, что она удручена иужасно сожалеет – но не она же сама все это выдумала, не виноватая она...

– Зови вашего паршивого менеджера или как он в этомзаведении зовется, – полностью захватив инициативу, распорядилсяМазур. – Тогда все плюхи, что тебе причитаются, ему и достанутся... Что,не поняла? По-китайски растолковать, мать твою?

Она с убитым видом подошла к столику и нажала какую-токнопочку, замаскированную под крохотный бронзовый домик.

– А теперь брысь в угол, и сиди там, как китайскаямышка! – цыкнул Мазур.

В дверь уже постучали, и она тут же распахнулась. Вполневозможно, вошедший и не узнал Мазура с ходу, в полумраке – но Мазур-то егопрекрасно узнал. И, перехватив за кисть, по всем правилам отправил черезкомнату головой вперед, поддав попутно, в полете, носком туфли под печенку.

– Какая встреча, и кто к нам пришел! – расплылсяон в улыбке, быстренько ощупав лежащего и убедившись, что оружия при немнет. – Господин Чжао, он же, ежели прозаически, вовсе даже Ермек Уразбаев,бывший советско-подданный, а ныне непонятно кто... Ну, вставай, зараза,говорить будем...

Чжао-Ермек поднялся на ноги, охая и постанывая.

– Ну, не скули, – ласково сказал Мазур. –Погладили тебя чуток, только и всего... Ты хоть понимаешь, гнида, китаецсамозваный, что с тобой за такие спектакли господин Гвоздь сделает, и насколько кусочков он тебя разрежет о п о с л я?

– Кирилл Степанович! – в полном расстройствечувств воззвал мнимый китаец. – Ради бога, не порите горячки! Мы вполнеможем договориться, как разумные люди, без этой долбаной братвы...

– Как выразился бы какой-нибудь Дюма, интригазавязывается, – ухмыльнулся Мазур. – Ты меня и по имени-отчествузнаешь? Совсем интересно... – Он подумал, что согласно диспозицииследовало бы уже давно постучать Гиге в стену, но решил повременить ипопробовать выдоить что-нибудь исключительно для себя: – Чует мое сердце, чтонам с тобой необходимо поговорить по душам...