— Сэр Ролстон, вы знаете меня всю мою жизнь. Меня все знают. И все знают, что я никогда бы не смогла…

— Да, все вас знают, и все наслышаны о ваших взглядах на брак, чтобы удивляться, почему вы вышли замуж за такого человека, как капитан Марлоу, в то время как не питали к нему никаких чувств. Вы во всеуслышание заявляли, что хотите стать вдовой.

— Как вы смеете! Мои чувства к капитану Марлоу вас не касаются, как не касаются и других.

— Как раз касаются, если поступило заявление, обвиняющее вас в убийстве.

— Кто мог это сделать? Кто мог сообщить вам столь чудовищную ложь? Капитан Марлоу погиб во время несения военной службы на своем корабле! Как я могу нести за это ответственность? А вы проверили эти несуразные обвинения в Адмиралтействе? Или вы окончательно спятили?

Проигнорировав как ее логику, так и оскорбления, сэр Ролстон выволок Лиззи из дома.

— Поскольку вы обвиняетесь в особо тяжком преступлении, вас придется заключить в дартмутскую тюрьму, где пробудете до судебного разбирательства. То есть до суда квартальных сессий в середине лета.

— Но это же конец июня, — взорвалась Лиззи. — Почти месяц!

— Правильно. Мне все равно когда. А вам это даст массу времени, чтобы организовать защиту. Идемте.

Но ее ноги, окрепшие от продолжительных прогулок пешком, отказывались подчиняться. Она не могла никуда идти, тем более в тюрьму.

Но их это не остановило. Они затащили ее в фургон и заковали в наручники. О да, весьма достойное отношение к такой закоренелой и опасной преступнице, как она.

Боже всевышний. Сначала Джейми, а теперь это. Наверное, она чем-то прогневила ангелов, раз они послали ей столь суровое наказание.

Миссис Таппер безостановочно суетилась вокруг Лиззи и не переставая что-то говорила.

— Я принесла вам теплый мясной пирог и кое-что еще из нашей кладовой, хороший сыр и свежий хлеб. Испекла его сегодня утром. Специально для вас. Он достаточно теплый?

— Не важно.

— Вам нужно есть хорошую горячую еду… что с этой сыростью… Да еще это расстояние… И мне совсем не нравится эта миссис Картер из «Головы турка»… сует нос в чужие дела, хотя пирог е угрями печет отменный.

Лиззи многие слова пропускала мимо ушей, зато с удовольствием пила теплый эль, которым ее снабжала миссис Таппер. Она приходила каждый день ровно в четыре часа. Каждый день миссис Таппер приносила все больше и больше еды, но Лиззи ела все меньше и меньше.

Стойкая экономка ни на секунду не замолкала, как будто радостные слова и оптимистическое настроение могли осветить сумерки тюрьмы или неотвязную тоску, поселившуюся в сердце Лиззи.

Ночью было так темно, что она ничего не видела, лишь слышала непрестанный стук капающей воды и топот маленьких снующих лапок. Она никогда не чувствовала себя до такой степени изолированной от остального мира. Она стерла кончики пальцев почти до мяса, оттого что неотвязно и бессмысленно скребла каменные стены. Что ей особенно нравилось в Гласс-Коттедже — его абсолютная открытость. Там даже не было штор, закрывающих пейзаж за окном.

Почти в любой комнате дома она могла видеть море, залитое лунным светом. Лиззи закрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти милый образ — серебристую лунную дорожку, бегущую по воде к берегу.

Уже прошло пятнадцать дней. Пятнадцать дней и пятнадцать еще более длинных ночей ее заточения в этой гробнице. Воздух здесь был спертый, зловонный и сырой. Лишь паразиты были бодрыми и энергичными. Ночью их чувствительные укусы не давали ей уснуть, избавляя от соскальзывания в кошмарный мир сна.

Кроме надзирателя и миссис Таппер, паразиты были ее наиболее верной компанией. Мама, бедная мама навестила ее одиннадцать дней назад с красными от слез и мучительного отчаяния глазами.

— Мы делаем все, что в наших силах. Мы наняли адвокатов, но магистрат говорит, что имеются неопровержимые улики, хотя и не указывает какие! Я просто схожу с ума от тревоги за тебя, дитя.

Если магистрат графства отказывается отвечать на вопросы сквайра Пэкстона и леди Теодоры, значит, действительно ничего сделать нельзя. Как же им обеим было больно, маме и ей, видеть в глазах друг друга взаимное подтверждение безнадежности ситуации.

Отец не приходил. Вместо него мама однажды привела Селию для поддержки и утешения. Бедная, до смерти напуганная Селия схватила Лиззи за руки сквозь прутья решетки и без конца извинялась за свою невольную роль, которую сыграла в этом ужасном недоразумении.

— Они заставили меня сказать, Лиззи. — Селия выглядела искренне расстроенной. В ее глазах блестели слезы. — Сэр Ролстон заявил, что им известно, что ты говорила мне о своем желании стать вдовой, и что мне лучше с ними сотрудничать, иначе и меня обвинят в преступном сговоре с тобой.

После того как Лиззи отослала прочь маму и Селию, заклиная их никогда больше не приходить в это проклятое место, ее никто из близких больше не посещал.

Надзиратель поместил ее в одиночку, вдали от других несчастных обитателей тюрьмы. Чем это было обусловлено, она не знала: то ли ее положением леди, то ли способностью матери или миссис Таппер давать взятки, то ли ее особым статусом — единственной узницы в этих стенах, обвиняемой в убийстве.

Иногда Лиззи слышала других заключенных. Их хриплые голоса разносились эхом по сырому коридору, когда надзиратель отдавал им ее еду, к которой она не прикасалась, сняв предварительно первую пробу сам. Ее невольный благотворитель следил по крайней мере, чтобы к миссис Таппер относились хорошо и с уважением.

Одиночная камера была, несомненно, чище, чем общая, но Лиззи была совершенно изолирована от мира. Не с кем было поговорить, не на кого посмотреть, не с кем облегчить душу и снять груз неразрешимых, казалось, проблем. Некому было задать вопросы, что мучили ее, оставаясь без ответов.

Ответов ни у кого не находилось. Постепенно все это становилось все менее и менее важным. Ею овладевало тихое оцепенение, чему также способствовал отказ от еды. Когда она совсем перестала есть, миссис Таппер подняла тревогу и начала суетиться еще больше.

Бедная женщина. Она была просто неутомима. Она не могла сдаться.

— Вот чистое платье и свежее белье. — Она сунула Лиззи в руки узелок с вещами. — Я заказала еще несколько корсетов со шнуровкой впереди, как вы любите. И принесла еще одно одеяло. Я подержу его, пока вы будете переодеваться.

Лиззи думала, что от нее, должно быть, дурно пахнет, если миссис Таппер через день приносит чистую одежду и забирает грязную. Возможно, сжигает ее тут же, едва выход за ворота. Но миссис Таппер держалась, хотя Лиззи говорила ей, что все это не имеет значения. Очень скоро ничто не будет иметь значения.

Какую злую шутку сыграла с ней судьба, ведь она с таким рвением боролась за свою независимость. Смерть определенно даст ей желаемое. Она умрет и будет тогда с Джейми. Эта мысль придавала ей силы и гнала прочь вопросы и сомнения.