– Любишь после всего, что было? Да ты ненавидел меня.

– Мое ментальное тело небезупречно, – усмехаюсь. – Но знаешь, безупречным похвастаться никто не может. Все происходящее накладывает отпечаток. Да, блть, я злюсь на тебя, на себя, на... – развожу руками. – На родителей, что погибли. У всех есть какие–то раны, детские и взрослые травмы, обиды. Но в наших силах выбирать, как с этим жить. Давай попробуем.

– Я тебя люблю, – шепчет она. – Я так тебя люблю, ты даже не представляешь. Я когда на тебя смотрю, забываю из–за чего мы расстались. Я просто... поверить не могу, что это произошло. Я просто... больше всего на свете обожаю на тебя смотреть.

– Всё, поехали. Дома договорим.

Беру ее за руку и веду к лифту. План простой: ставим перед фактом родителей, пакуем сумку на первое время. Бардак в душе полный. И клятвы в верности сейчас смотрелись бы смехотворно. Да и заверения в чувствах — это далеко не всё. Сколько у нас их было? Но... блин, я просто понимаю, что если оставлю ее — ей будет плохо, она будет плакать. А как мне жить продолжать, зная, что она тут ревет?

Пульс частит, ответственность — штука тяжелая. Но она крепко держится на внутренней уверенности и четком понимания, как будет правильно.

Юлины родители имеют на дочь колоссальное влияние. Юля сама это прекрасно понимает, потому и молчала так долго о беременности. Тысячи раз было — проводим отличный вечер, я возвращаю ее домой. Через час звоню — со мной словно другой человек разговаривает. Всё хорошее переворачивается и становится плохим. Все лучшие моменты подаются с обратной стороны. Светлое превращается в темное, а темное выглядит грязным.

Если Юля поддастся, ребенка будут воспитывать ее родители. Уже началось! И Юля потом об этом пожалеет.

В лифте едем молча. Я собран, пульс шарашит, хотя вида не подаю. Блин, мне бы лет побольше. Чтобы уже образование и карьеру. Чтобы заслугами доказывать. Осознавать себя пустым местом в данных обстоятельствах особенно стремно.

Юля же... улыбается. Впервые за время встречи искреннее. Это укрепляет уверенность. Она хочет со мной поехать. Призналась, что любит. Посмотрим.

Потом разберемся. Об это надо больше разговаривать.

Заходим в квартиру. Тут всё по–прежнему.

– Я соберу немного вещей и лекции, – предупреждает она.

Киваю. Мы клюем друг друга в губы.

– Добрый вечер, – здороваюсь громко.

Юлина мама коротко кивает и юркает за дочерью, отец сухо приглашает в кухню. Окей, раздеваюсь. Я приехал с миром, поэтому держусь максимально вежливо.

– Добрый вечер, Виктор Арсеньевич, – повторяю приветствие, присаживаясь за стол. Неловко. Блть, как же неловко! Хочется уехать отсюда. Хочется к себе домой сильнее, чем обычно в этой квартире. – Мы с Юлей иначе планировали вам сообщить. Мне жаль, что вы узнали именно так. В общем, мы решили, что будем жить вместе.

– На что жить?

– Я буду работать.

После этого разговор не клеится совсем. Сплошные упреки и мои скупые ответы. С Юлиным отцом и раньше было сложно говорить серьезно. Теперь — особенно. Он просто не воспринимает меня никак.

– Ты хочешь ей окончательно жизнь сломать?

– Нет.

– Юля рассказала, что узнала о беременности после вашего разрыва. Вы решили дружить. И в таких условиях воспитывать ребенка. Как друзья?

– Мы сами разберемся.

– Тоесть у тебя будут какие–то отношения, встречи с бабами, попойки, пока моя дочь за стенкой с младенцем?

Чувствую, как кровь приливает к лицу. Это так просто, на его взгляд, крутить отношения. Тут блин поспать бы найти пару часов. Мы ведь не в сериале.

– Не будут.

– Не верю.

– Мы можем расписаться.

– Это не гарантия. Но даже если и так. Учеба, работа, Юля совсем одна с ребенком на руках с утра до ночи. Без образования, минутки свободной и копейки денег. В то время, когда ее подруги живут совсем другой жизнью. Тебя где–то носит. Эта идея абсурдна сама по себе.

Опять это слово – «абсурд». Не Юлино оно, когда речь о нашей с ней жизни.

– Вы сгущаете краски. Не мне же к вам переезжать, в конце концов, – пытаюсь улыбнуться.

– Никому никуда не нужно переезжать. Раз уж так случилось. Света возьмет отпуск на год, поможет Юле. Там уже четвертый курс и диплом, как–то вырулим. Я тоже не без рук. Ребенку всё купим. Ты можешь приезжать, когда хочешь. Но судя по твоим планам, времени будет мало.

Я тру лицо и провожу по волосам. Не чувствую уверенности, чтобы спорить.

– Юля будет жить дома, Матвей, – повторяет Виктор Арсеньевич.

– Пусть она сама решит.

– Она уже решила.

Я поднимаюсь со стула и иду к Юле в комнату. Они с матерью сидят на кровати, обнимаются. Не комфортно здесь.

– Юля? – окликаю негромко.

Она поворачивается, и я по глазам вижу, что не поедет.

Увы.

Сглатываю, воздух пропитывается разочарованием. За неимением другого, приходится этим дышать.

– Ты идешь? – на всякий случай. Хрипло. Безэмоционально.

Юля подходит ближе, силится улыбнуться. Глаза совсем несчастные.

– Завтра созвонимся, хорошо? Я пока останусь. Это не окончательное решение, просто на время. Мы ж к врачу с утра. Потом на учебу. Папа отвезет. Так будет всем удобнее. И тебе полегче, Матвей.

Она извиняется. Говорит вновь наигранно бойко, но при этом будто себя саму убеждает. По глазами видно — прощения просит. Юля продолжает:

– У тебя зачетная неделя заканчивается. А за мной присмотрят.

– Ладно, я понял.

Она целует меня в щеку. Я никак не отвечаю. Отстраняюсь. Иду обуваться. Юля по пятам.

– Спишемся, да же? – спрашивает напоследок.

– Конечно.

Выхожу на лестничную площадку и закрываю за собой дверь.

Юля

Завод нахожу быстро. Пока ехала в такси переживала, что опоздаю, но напрасно: машины Захара и Матвея стоят на парковке. Видны издалека. Фух.

– Вон к тем авто, пожалуйста, – прошу у водителя.

Темнеет.

Через минуту выхожу на улицу и мешкаю. Так себе местечко. На предприятие данные строения походят мало, разве что после прицельной бомбежки. Ни охраны, ни чего–то подобного, поэтому я беспрепятственно захожу в ворота и принимаюсь озираться по сторонам.

Группа собак, прежде спящих у забора и незамеченных мною, подрываются и начинают наперебой лаять. Блин.

Пятеро дворняг приближаются, и они явно мне не рады. Вот невезуха!