Следователь. Прошу вас максимально точно описать, как все это произошло.

Монтесье. Как скажете. Мой адвокат настаивал на том, чтобы я молчал, ведь у вас нет против меня ни одной мало-мальски серьезной улики. Но я так устал… Хорошо. Итак, мы с Пьером устроили гонки. Мы оба были пьяны, потому сначала я не совсем понял, что произошло: неожиданно на дорогу прямо перед машиной кто-то выскочил, я не успел сманеврировать, и тело перелетело через капот. Бенини, ненамного отстававший от меня, чудом не переехал тело. Все произошло в считаные секунды, и мы мгновенно протрезвели. Когда мы вышли из машин и подошли к телу, девушка уже была мертва. Мы посовещались и решили, что тело нужно увезти куда-нибудь подальше. Завернули его в полиэтиленовый мешок и погрузили в багажник моей машины, а кровь с асфальта смыли водой из канистры. Нам повезло – трасса была абсолютно пуста, никто ничего не видел, только мы знали, что случилось. К тому же совершенно внезапно начался сильный ливень, смыв остатки следов крови.

Следователь. Кому пришла идея захоронить тело в вашем саду?

Монтесье. Разумеется, мне, ведь это мое поместье. Уже садясь за руль, я вдруг почувствовал страшную усталость и понял, что мои нервы на пределе, долго мне не продержаться. В тот момент казалось, что жизнь кончена – да, в сущности, так оно и было. Я подошел к машине Пьера и сказал, что лучше захоронить труп в моем саду – если тело не найдут, не будет идти речь о преступлении, девушку станут разыскивать как пропавшую без вести или сбежавшую. «А что ты скажешь, если сын или кто-то из слуг поинтересуется, откуда в саду свежевскопанная земля?» – спросил Бенини. Тут и родилась идея с клумбой. Мы без приключений прибыли в Версуа, не встретив ни одного прохожего или автомобиля, въехали в ворота поместья и похоронили Камиллу. Потом Бенини уехал, а я разбил клумбу на месте могилы, съездил в собственную оранжерею, взял саженцы роз и посадил их. Признаться, мне даже понравилось возиться с цветами, по крайней мере, это меня успокоило. Когда утром Шарль спросил, откуда взялась клумба, я рассмеялся и ответил, что такой подарок я сам себе преподнес на свой день рождения – сорок девять кустов на сорок девять лет жизни.

Следователь. Вы не боялись, что ваш сын мог не спать и видеть, как вы ночью закапывали труп?

Монтесье. Это было исключено, Шарль всегда довольно рано ложится и очень крепко спит. В школьные годы было настоящей проблемой разбудить его в школу. Кроме того, он никогда не любил пялиться в окно.

Следователь. И тем не менее вас видели. Шарлотта Дижон, проводившая ночь в комнате вашего сына, не спала и, как вы только что выразились, пялилась в окно. Позже она попыталась вас шантажировать и заплатила за это жизнью.

Монтесье. Я не назвал бы это шантажом, во всяком случае, не в чистом виде. Шарлотта была ни на кого не похожа».

– Ты уже попробовал этот чудный тортик? – подскочив к столу после очередного танца, спросила Соня.

Она раскраснелась, глаза ее сияли.

– Сумасшедший, да ты ничего толком не ел! Ешь, еще начитаешься в своей жизни, а такой торт – это нечто исключительное.

А я был поглощен чтением. Меня будто не было в этом красивом ресторане среди счастливых, радостных, улыбающихся, наслаждающихся жизнью и едой людей – я словно стоял в комнате для допросов и слушал усталый и монотонный голос Монтесье.

«Следователь. Вы сознаетесь в убийстве несовершеннолетней Шарлотты Дижон из Версуа?

Монтесье. Сознаюсь, хотя опять же адвокат не советовал мне этого делать, ведь и здесь у вас нет против меня ни одной улики. Но мне все равно, я даже рад, что этот кошмар, наконец, завершится.

Следователь. Расскажите, как все произошло.

Монтесье. Это не так просто. Все началось как-то странно и непонятно. После того как мы захоронили Камиллу, прошло несколько дней. Никто, казалось, не догадывался об этой трагедии, и я почти успокоился. И тут эта девочка – признаться, я толком ее и не замечал, знал лишь, что она часто приходила к моему сыну, он был в нее влюблен и все такое. Так вот, вдруг я стал замечать ее долгие, странные взгляды. Сначала не придал этому значения. Но однажды, когда я сидел у клумбы, читая газеты…

Следователь. Продолжайте.

Монтесье. Черт, это так трудно объяснить!.. Я просто сидел и читал утренние газеты – все как обычно. И вдруг почувствовал ее взгляд – она стояла на дорожке и пристально смотрела на меня. Потом перевела глаза на розы и – снова на меня. Улыбнулась. У меня от этой улыбки все похолодело внутри. Тут ее позвал Шарль, и она убежала в дом, вежливо поздоровавшись со мной на ходу.

Вечером в тот же день она подошла ко мне и без улыбки, с самым серьезным видом спросила, пристально глядя мне в глаза: «Я красивая?» Меня этот вопрос и сам взгляд совершенно сбили с толку. Я принялся говорить банальности о том, что юность – прекрасна сама по себе, что некрасивых девушек не бывает и прочее в том же духе. Она перебила меня: «Значит, вы находите меня некрасивой?» Я ответил: «Нет, ты красивая, Шарлотта». Она молча кивнула и ушла.

Следователь. Шарлотта Дижон больше никогда не намекала на то, что знает тайну вашей клумбы роз?

Монтесье. Она мучила меня. Я никак не мог понять, известно ей что-то конкретное о клумбе или тот ее взгляд ничего особенного не значил. Шарлотта проводила у нас целые дни, оказывая особое – поистине мучительное – внимание мне. Шарль страшно ревновал и однажды даже устроил мне сцену ревности. Он начал пить. Я чувствовал, что все кончится катастрофой – эта рыжая девчонка принесет несчастье в наш дом. Можете представить, она стала мне сниться, и во сне я был в нее влюблен, нетерпеливо и мучительно ждал встреч. Просыпаясь, я приходил в ужас – ведь Шарлотта была еще совсем ребенком. Но приходила она, и я, даже мимолетно встречаясь с ней взглядом, видел в ней умную, расчетливую женщину.

Следователь. Мы имеем сведения, что однажды Шарлотта Дижон пришла, заявив служанке, что у нее к вам важное дело, и пробыла в вашем кабинете долгое время. О чем вы с ней говорили?

Пауза.

Следователь. Вы не хотите отвечать на этот вопрос?

Монтесье. Повторяю: все это для меня не так просто объяснить, чтобы вы поняли. Мы говорили обо всем и ни о чем. Сначала она заговорила о том, что лишь недавно узнала, кто ее отец и даже познакомилась с ним. Она сказала, что балкон квартиры ее отца выходит в мой сад. Я не мог понять, к чему она клонит – фасад моего дома из-за деревьев и кустарников не просматривается даже с верхних этажей того здания, так что с балкона она никак не могла видеть… закладку той клумбы.

Потом Шарлотта заговорила о Шарле – что он очень милый, и ей жаль, что он стал много пить. Я сказал, что Шарль пьет из-за нее, что он влюблен, а она довольно холодна с ним. Шарлотта улыбнулась и сказала: «Что вы знаете о любви, вы сами? Вы ее боитесь». В ее словах прозвучала недетская горечь, и меня как током ударило. Но она тут же заговорила о глупейших банальностях – о цветах, о том, что ее матушка обожает герань и васильки, а она сама предпочитает ирисы. Я все время был в напряжении, мне казалось, этот разговор о цветах – неспроста. А Шарлотта внимательно наблюдала за мной. «Давайте поиграем сегодня в теннис», – вдруг сказала ни с того ни с сего. Я с облегчением согласился, и мы немного поговорили об этой игре и о своих успехах в ней. Потом Шарлотта вдруг снова заговорила о цветах. Ей как будто нравилось мучить меня. Она сказала: «А ведь я, кажется, влюблена в ваши розы, они такие красивые. Хотя и камелии ничуть не хуже. И почему мама не назвала меня Камиллой?» Боюсь, при этих словах я побледнел, как смерть. Тут уже не оставалось никаких сомнений – Шарлотта все знала. И поняла, что теперь и я это понял. Она поднялась и, зевнув, произнесла: «Полночи не спишь, а потом целый день зеваешь. Но в теннис-то мы с вами сыграем. Договорились?» Можете представить, что я испытал.