Я специально начитала сообщение на финском языке. Мне не верилось, что он и в самом деле ничего не понимает. Уж мой голос и имя-то он должен узнать.

На душе было тоскливо, срочно следовало найти компанию, пообщаться с друзьями или просто знакомыми. Хелена будет занята по меньшей мере до шести, затем она планировала отправиться на телевидение и принять участие в дискуссии на тему глобального потепления. Интересно, на телевидение установлены ворота-металлоискатель?

Я сейчас не вынесла бы одиночества и сама презирала себя за это. Конечно, можно легко найти собеседника в ближайшем баре, но оно мне надо? Можно отправиться домой и поболтать с соседками-студентками, если, конечно, у них нет других планов на вечер. Или выпить чашечку кофе с бабушкой Вуотилайнен. Я бесцельно перебирала номера телефонов в записной книжке мобильника, как вдруг наткнулась на имя Моники. Мозамбик, кажется, находится в том же часовом поясе, значит, там тоже около четырех. Я набрала знакомый номер, хотя не думала, что Моника мне ответит. Так и вышло. После десятого гудка я нажала отбой, но буквально через минуту она перезвонила.

— Привет, Хилья, как дела?

— Только вернулась с похорон Аниты.

Мне пришлось на мгновение задержать дыхание, чтобы снова не разрыдаться. Ну почему Моника не здесь, а где-то далеко, за тысячи километров? Почему все близкие уходят, уезжают, пропадают, и я всегда остаюсь одна? Мама, дядя Яри, Фрида, Моника, Давид?

— И как тебе похороны?

— Да все как обычно. Но послушай, Моника, я вспомнила те, другие похороны. Когда умерла мама… Дядя Яри всегда говорил, что я должна их забыть. Когда я была маленькой, отец на моих глазах убил маму… Я всю жизнь стараюсь забыть это, а теперь вот все снова будто вчера…

— Да, что-то подобное я и подозревала. Почему ты не рассказала мне раньше?

— Не хотела. Это все давно в прошлом, это надо просто забыть!

— Послушай, приезжай сюда. Тебе пойдет на пользу ненадолго поменять обстановку.

— Не могу. Я же заключила договор с Хеленой Лехмусвуо. Хотя она, наверное, меня уволит. Я напилась сегодня посреди бела дня, чтобы избавиться от воспоминаний, а какому работодателю это понравится?

Из трубки донесся звон колоколов. Странно, обычно вечером в церковь не ходят. Или это звенят бубенчики на шеях у коров? Я и представить не могла, в каких условиях сейчас живет Моника, но подозревала, что наша старая хибара в Хевосенперсет по сравнению с ее домом в Африке была просто пятизвездочным отелем. Затем я услышала фразу, произнесенную на гортанном французском языке. Моника рассмеялась и сказала:

— Йорд считает, что я просто бездельница, если позволяю себе больше трех телефонных звонков в день. А я говорю, что финны даже в сауну ходят с телефоном, а в церкви священник перед началом богослужения просит выключить телефоны. Он не верит, что в Финляндии даже у маленьких детей есть мобильники.

— Кто такой Йорд? — В моем голосе прозвучали ревнивые нотки.

— Молодой человек, двадцати лет, которого я учу готовить. У него хороший вкус и чутье на соотношение ингредиентов. Но он не понимает ни по-фински, ни по-шведски. Здесь в ходу исключительно французский. А какие новости с расследованием убийства? Что-то выяснилось?

— Нет, ничего нового. Кроме, может…

Я на секунду задумалась, не рассказать ли Монике про Давида, но решила промолчать. Пожалуй, ей не стоило знать, что по моим следам идет Интерпол. Моника принялась рассуждать про различные травы и пряности, ее голос звучал ровно и успокаивал лучше, чем алкоголь. Я словно перенеслась в «Чез Моник», когда после закрытия ресторана грязная посуда и скатерти были убраны, зал из общественного места превращался в уютный дом. Моника тогда наливала себе бокал красного вина, я открывала бутылку пива, мы присаживались к столу и болтали обо всем на свете. Счастливые времена, куда уже никогда не вернуться.

В телефоне раздался характерный сигнал, означающий, что кто-то еще пытается до меня дозвониться. Хелена. Почему она звонит так рано, ее заседание должно продлиться по меньшей мере еще несколько часов!

— Ладно, давай заканчивать, работодатель вызывает.

— Передавай ей привет!

Хелена ждала на линии и, когда я включилась, произнесла напряженным голосом:

— Хилья, ты сейчас занята?

— Нет, свободна.

— Отлично. Я уже позвонила на проходную и предупредила, что ты скоро придешь. Дело в том, что Саара поскользнулась на ступеньках и сломала ногу. А мне обязательно надо закончить эти документы сегодня. Я одолжила секретаря у Оути, но вечером ей нужно ехать забирать детей. Приезжай и проходи прямо в мой кабинет. Бери такси оттуда, где ты сейчас.

Да, я была совершенно свободна, но у меня под мышкой болталась кобура с девятимиллиметровым «глоком». А Хелене совершенно незачем знать, что я просто так в будний день гуляю по городу с оружием. Этого она точно не одобрит.

Я заказала такси и попросила водителя проехать через вокзал. Там сказала подождать и, зайдя внутрь, купила в киоске пару газет. В здании было много народу, люди шумели, суетились, стояли в очередях за билетами, пили кофе в маленьких кафе. Расположенные на нижнем этаже камеры хранения просматривались насквозь. Значит, надо идти в туалет. Мне пришлось заплатить три евро, чтобы, уединившись в кабинке, получить возможность снять кобуру и завернуть ее в газету. Я знала, что, несмотря на запрещающий закон, в кабинках были установлены камеры слежения. По официальной теории, они служили для пресечения продажи или употребления наркотиков, но среди этих стражей порядка хватает просто любителей подсматривать за женщинами с поднятыми юбками. И это они называли своей работой!

Поэтому мне следовало действовать предельно аккуратно, хотя, пожалуй, надо быть полным идиотом, чтобы, наблюдая за мной, не понять, что за предмет я вытаскиваю из-под мышки.

Расплачиваясь за газеты, я разменяла купюру в двадцать евро, так что проблем с мелочью у меня не было. Живя в Нью-Йорке, я твердо усвоила, что в кармане всегда должны быть мелкие деньги. Зона хранения багажа тоже наверняка насквозь просматривается. Меня даже прошиб холодный пот, когда я представила крупные заголовки газет: личный телохранитель депутата парламента застигнута в тот момент, когда прятала оружие в камеру хранения на железнодорожном вокзале Хельсинки. А уж если прибавить к этому мнение полиции о моих лесбийских наклонностях, то получится чудная картина. У меня пересохло во рту и стучало в висках; уложив в ячейку кобуру с пистолетом и патроны, я нервно огляделась. Девятимиллиметровый «глок» был привезен из Штатов легально, но мне стоило немалых сил официально оформить оружие, поскольку такая же модель стояла на вооружении в армии и погранвойсках. В крайнем случае я смогу выхлопотать себе новый пистолет, но мне очень не хотелось расставаться со старым другом, которым на самом деле мне пока доводилось пользоваться лишь для устрашения. Пистолет значил для меня то же самое, что для других привычный мобильный телефон, родной ноутбук или даже собственная лошадь. Вспомнив, как давно не стреляла, я решила отправиться на стрельбище, как только будет свободное время.