Петруха открыл дверцу и замер, округлив неподвижные глаза. В этот момент он стал похож на заправского зомби. На полке, поверх пластиковых пакетиков с примотанными к ним изолентой бирками лежал черный кот; местами иней серебрился на его шерсти.

– Твою мать, – проговорил Петруха, касаясь его рукой.

Свежемороженый кот соскользнул с горки биологического материала и упал на кафельный пол со страшным грохотом, будто камень рухнул.

– Зачем ты это сделал? – Петруха смотрел на меня.

– Это ты с ума спятил. Я только что пришел.

– И то правда. Тогда кто?

Патологоанатом поднял замерзшее до деревянного состояния животное и положил его вновь в морозилку.

– Ты что делаешь? – ужаснулся я.

– Собираешься на полу его размораживать? Потом в помойку выброшу, – криво ухмыльнулся Петруха, и тут же его лицо стало отрешенным. – Не хотел я тебе отвечать, – проговорил он. – Но после такого скажу. Да, я связан с Рамиресом. Связан! – уже выкрикнул он. – Это ты услышать хотел?!

– Ты знал, что он своим клиентам за огромные деньги обещает их родных оживить?

– А вот этого не знал! Понял? Не знал! Да и откуда мне было знать? Пришел твой гребаный латинос как-то в морг, ну и сделал мне предложение, от которого ни один нормальный медик не откажется. Все, что от меня требовалось, – сообщать ему, когда у нас состоятельный клиент появится. Я-то с родственниками умерших одним из первых общаюсь, на глаз прикинуть несложно, водятся у них деньги или нет. Никакого криминала в этом нет. Не то что наши реаниматологи. У них пациент еще жив, а они уже за деньги владельцам похоронных бюро телефончики его родственников передают. Гробовщики потом их у больницы караулят, чтобы заказ мимо не прошел…

– Ты мне про порядки в нашей больнице не рассказывай, я о них не хуже тебя наслышан, – вставил я.

– И ты бы, Марат, не отказался, предложи тебе Рамирес такую сделку. Получал я немного, по сто баксов с каждого клиента. А потом, когда уже понял, что дело нечисто, не нашел в себе сил отказаться-остановиться.

Петруха шумно выдохнул, словно из воды вынырнул. Мы помолчали. Наконец я произнес:

– Ты в самом деле не знал, что он родственникам обещает мертвых оживить?

– Откуда? Думал, у него бюро ритуальных услуг, дорогих клиентов подыскивает. Почему бы не помочь, решил, если за это мне платят? Всем же хорошо.

– Он не только обещает оживить, он их оживляет. Ты и про это не знал? – Я смотрел Петрухе прямо в глаза.

– Вот это ты брось. Такого быть не может. Да, он аферист, людям в отчаянном положении надежду внушает и на деньги разводит. Тут согласен. Но мертвеца оживить невозможно.

– А кто тогда нашего клиента на даче задушил?

– Хочешь сказать, что его покойная супруга после своей смерти придушила – та, которой я внутренности вырезал? За что потом по справедливости по морде и получил…

– Петруха, можешь верить в оживших мертвецов, можешь не верить. Твое право. Но все это криминал. Большие деньги, убийства… И следователь Быстрова многое уже раскопала. Раскопает и дальше.

Я специально не давил на психику приятеля мистикой, оперировал только тем, с чем он мог согласиться. Она, мистика, и у меня целиком в голове не укладывалась.

– Согласен, криминал, – мрачно подтвердил Петруха. – И что теперь делать? Может, позвонишь своей Ольге Николаевне и все ей расскажешь?

– То, что я знал, ей рассказал. Будет лучше, если ты сам ей свою часть расскажешь, – предложил я. – Для тебя будет лучше. Она баба настырная, дело до конца доведет.

Петруха думал натужно и трудно, морщил свой покрытый слоем сала лоб, хрустел суставами, сцепив пальцы. Однако возразить на мое предложение ему было нечего. Да и память ему наверняка подбросила то, как его избили возле самого морга.

– Ты прав, – вымолвил наконец патологоанатом. – Я эту публику как облупленную знаю. Ей, как следователю, понравится. Сварганим что-то вроде явки с повинной, мол – понял, что творится, осознал и тут же сигнализировал. К тому же уголовное дело, как я понимаю из твоих путаных рассказов, еще не заведено. Если, конечно, она тебя не брала на понт. Да и кот свежемороженый меня напрягает. Если не ты, то кто его в морозилку засунул? Короче, телефон ее знаешь? – Петруха уже держал в руке мобильник.

Я, сверяясь с визиткой, надиктовал ему номер. Патологоанатом набрал цифры, посмотрел на меня; в его глазах читалась просьба – уйти. Я медлил, ждал, когда он нажмет кнопку набора.

– Пойди покури, не хочу при тебе с ней говорить. Неужели непонятно? Выйди. Я тебя потом сам позову, – попросил Петруха и буквально вытолкал меня за дверь.

Я не стал спорить. На душе сделалось немного легче. Всегда наступает очищение, когда часть проблем отходит к другим людям. Я искренне желал приятелю счастья. Каждый из нас не без греха. Стоит покаяться, и все у него будет хорошо. Ведь он не верит в оживших мертвецов.

Я стоял на крыльце морга, куря уже вторую сигарету. Петруха пока не появлялся. Тускло горела лампочка под жестяным навесом, вокруг нее вились ночные мотыльки, больше похожие на моль. В девятиэтажном корпусе больницы ультрафиолетом отливали окна операционных. Кого-то сейчас наши хирурги резали, штопали… Медицинский конвейер работал и ночью, сбрасывая нам свой неизбежный брак. Болезням и бедам не прикажешь, когда им проявлять себя; для них нет ни дня, ни ночи, ни выходных…

Как мне хотелось тогда отключиться, словно пациенту под наркозом! Чтобы не слышать, не чувствовать, а очнуться, лишь когда все самое неприятное окажется уже позади. Оно, конечно же, вернется болью, но будет уже боль очищения.

Свет лампочки рельефно проявлял старую кирпичную стену. Наш домик, единственный во всем больничном комплексе, не пережил за последние годы того, что на жаргоне строителей называется евроремонтом. Старые, растрескавшиеся оконные рамы, покрытые слоями шелушащейся краски. Перекошенные двери, вечно заедающие замки… Но именно поэтому морг и выглядел настоящим, именно таким и должно быть обиталище смерти. Стены, столярка за долгие годы впитали в себя энергетику этого места. Не только впитали, но и излучали ее, заставляли воочию убедиться, что человеческий мир создан не вчера, что и до нас люди жили и умирали.

Свет из окна кабинетика Петрухи падал на куст шиповника. Красные цветы и зелень листвы были единственными яркими деталями в ночном черно-белом пейзаже.

Дым неторопливо поднимался с тлеющего кончика сигареты, складывался в замысловатые фигуры. В какой-то момент ночной воздух сделался неподвижным, и в нем зафиксировался очередной туманный протуберанец. Я смотрел на него не моргая. Странное явление – дым, он вроде есть, и в то же время его нет. Его не потрогаешь, но его можно видеть, ощущать обонянием. Струйки дыма чудесным образом сложились в призрачную фигурку. Передо мной в дрожащем воздухе покачивалась полупрозрачная миниатюрная обнаженная девушка, сотканная из дыма. Но вот воздух двинулся, и мираж растаял.