Когда Иви поднялась на ноги, гримп снова стоял перед ней, Гоблин хрюкал от смеха. Гримп тоже смотрел на нее так, будто она его позабавила.

– Пожалуй, я не стану тебя сразу убивать, а отправлю в Дыру упырей. Потом с тобой разберусь.

В Дыру упырей… Кажется, она об этом что-то слышала.

Гримп облизнулся.

– Не беспокойся. Думаю, скучать тебе там не придется. – И он ткнул туалетным ершиком прямо ей в сердце.

От удара тело Иви тряхнуло, боль взорвала грудную клетку. Она чувствовала, что ее куда-то тащат, слышала скрежет металлического засова. Ее втолкнули в клетку, залитую ослепительным зеленым светом. А потом она стала куда-то падать. Она услышала громкий треск, ее накрыло волной ледяного холода. И все кончилось.

Иви попыталась поднять голову, в глаза ударил кислотный зеленый свет. Первое, что она почувствовала, – боль… Болело все: раскалывалась голова, ныли ребра, резало в глазах.

Пол был гладкий и холодный как лед. Опираясь на ладони, она села, прислонилась к вогнутой стене и открыла глаза. Похоже, она в какой-то цилиндрической шахте диаметром примерно два метра. Над головой – тьма. А на полу рядом с ней необычный ремень и… два тела.

Мама и папа.

Опираясь о стену, Иви подползла к ним. Мама лежала на спине с закрытыми глазами, к влажному лбу прилипла прядь волос. Она была в голубой униформе медсестры и одной туфле. Рядом с ней на боку лежал папа. Рукава белой рубашки закатаны, кисти рук распухли и все в крови, волосы срезаны клоками. Собравшись с духом, Иви протянула руку и дрожащими пальцами коснулась его руки. Он был холодный.

– Папа? – В горле пересохло, говорить было трудно. – Ты меня слышишь? Это я, Иви.

Отец застонал и едва заметно шевельнулся. Веки у него дрогнули.

– Иви?

Слезы брызнули у нее из глаз. Она осторожно погладила отца по руке.

– Не волнуйся, – тихо сказала она. – Я вытащу вас отсюда.

И добавила:

– Я люблю тебя, папа. Все будет хорошо, обещаю. Я тебя люблю.

Она подползла к маме и убрала волосы с ее лица. Кожа у мамы была теплее, но она не открывала глаза.

– Мама! – Иви шмыгнула носом. – Мама? Все будет в порядке. Мы выберемся отсюда.

Иви осмотрелась, ища какую-нибудь щель в металле, чтобы можно было упереться ногой.

Пожалуйста, ну пожалуйста…

Стены были гладкие, словно жидкое серебро. Иви вспомнила про пуговицу цвета слоновой кости, которую накануне ей дала Вайолет. Нашарила ее в кармане, и пальцы запульсировали, ощущая исходящую от нее теплую волну. Пусть пуговка и не поможет им выбраться отсюда, зато восстановит силы – именно то, что нужно сейчас родителям. Дырочек было три: значит, все они смогут использовать ее по одному разу.

Иви осторожно засунула пуговицу в верхний карман маминой униформы. К большому ее облегчению, мама тут же зашевелилась и открыла глаза. Только говорить пока не могла. Погладив маму по щеке, Иви переложила пуговицу в карман папиной рубашки. Она заметила, что мама смотрит на нее, но взгляд у нее совершенно пустой. У Иви закружилась голова. Она тряхнула волосами, но стало только хуже: перед глазами все поплыло. Голову заволокло туманом, словно она проваливалась в сон. Перед мысленным взором медленно – а может, быстро? – промелькнули события двух последних дней… А потом Иви погрузилась на темное, холодное дно небытия…

– Иви?

Иви? Мне нравится это имя.

– Иви? Ты меня слышишь?

Ну вот, опять.

– Боже праведный! Может, эта штука не работает? Иви, это мама. Очнись, вернись ко мне!

Где-то я это имя уже слышала…

– Иви, послушай меня! – строго сказал голос. Теперь он будто стал ближе. – Иви, открой глаза!

Иви моргнула. Все вокруг стало зеленым. Над ней склонилось чье-то лицо: большие светлые глаза, растрепанные каштановые волосы и пересохшие бледные губы.

– Иви? Солнышко мое!

Иви понимала: это лицо много для нее значит. Но что именно? Ощущая, что голова вот-вот взорвется от напряжения, Иви до боли стиснула зубы. Ей непременно надо вспомнить, кто это. Она должна вспомнить.

И вдруг…

– Мама?

– Иви! – мамин голос дрогнул. Она пыталась выпрямиться. Щеки чуть порозовели, но она все еще дрожала от слабости.

Внезапно в голове у Иви прояснилось, словно она вынырнула из-под толщи воды и глотнула свежего воздуха, тьма отступила.

Дыра упыря…

Гримп затолкал ее в Дыру упыря. Теперь она вспомнила, откуда ей знакомо это название. Она видела такую же в отделении подземной стражи. Скрип ей рассказывал: туда помещают обычных граждан, чтобы несчастные узники потеряли память и счет времени и, выйдя на волю, ничего не помнили.

Надо сделать усилие и перестать забывать. Она посмотрела на маму, потом на папу, который только что шевельнулся рядом. Попыталась вспомнить лица Себа и бабушки, своих школьных друзей и любимых учителей. Вспомнила Вэлиана, селки, призрачную моль и гримвольфа. Протянула дрожащую руку к маме и хотела помочь ей сесть. Они обе дрожали, Иви не знала, хватит ли у нее сил.

– Мама? – Иви собралась с силами и обняла ее. Слезы полились из глаз, она всхлипнула, подняла голову и заглянула маме в лицо. – Мам, ты должна верить мне и делать то, что я скажу. Как думаешь, ты сможешь держать вот эту штуку над головой и не опускать?

Она протянула маме необычный ремень. Мама нахмурилась, но сделала так, как сказала Иви.

Иви улыбнулась и подползла к папе. Он был уже не такой мертвенно бледный. Она сунула руку в карман его рубашки.

– Ее там нет, – слабым голосом сказала мама.

Иви обернулась.

– Что?

– Там нет пуговицы. Я заметила, что она помогает, и, когда ты никак не приходила в себя, положила ее в карман тебе. И не зря.

Иви засунула руку в карман и нащупала пуговицу. По телу побежало тепло. Глаза перестало резать, боль в голове утихла, и ноги окрепли. Может, у нее получится встать?

– Нам с тобой надо взять папу за руки, – сказала Иви маме, – все остальное сделает ремень. Он сработает, только не выпускай его из рук.

Мама посмотрела на Иви: ее дочь выглядела измученной, но в ее глазах светилась уверенность. Мама кивнула и потянулась за ремнем.

Иви придвинулась к отцу, и вместе с мамой они помогли ему сесть.

– Иви? – пробормотал тот, когда они обвили его руками.

Другой рукой Иви ухватилась за маму. От родителей пахло слизью селки, но это было не важно. Ведь это ее родители. И они живы.