Переезд открылся, они миновали станционную площадь.

Маршрутки ждали пассажиров, а пассажиры – автобусов. Ларьки торговали пивом, жареными курами и свежим творогом.

Через минуту свернули на ставшую почти родной Советскую.

Полковник самокритично подумал: «Да, по части опроса свидетелей я явно недорабатываю… Прямо-таки повязала меня разговорами о своем житье-бытье (в том числе интимном) Любочка… Да и с пианистом я слишком долго чикался… Зато мало охваченными остались соседи напротив – Жучков и его лакей Миша… А с соседом Марушкиным и его подругой Олей я и вовсе не поговорил – а ведь они живут на углу Советской и Чапаева, оттуда хороший обзор… И те бомжи, что сегодня утром так уверенно вышли из заброшенного дома напротив?.. Тоже надо установить с ними контакт… Ведь, помнится, при первом осмотре улицы Чапаева мне показалось, что именно из разрушенного здания просматривается Советская… Значит, и к лицам без определенного места жительства придется в гости наведаться – лучше сегодня же…»

Такси пронеслось по Советской, скрипя тормозами перед каждым лежачим полицейским.

В отличие от первого сегодняшнего возвращения домой – пешком с электрички – полковник больше не любовался расстилавшимися за окном красотами осеннего дачного дня, а был весь погружен в свои мысли.

Попросил тормознуть на углу с улицей Чапаева.

– Двести рубликов с вас! – весело провозгласил извозчик.

Не торгуясь, Валерий Петрович рассчитался. В конце концов, траты ему должны скомпенсировать клиенты.

Он глянул на часы. Половина третьего.

Вот никак не может понять его бывшая жена – и плохо понимает падчерица Татьяна: если вставать (как он) рано, то успеваешь очень многое сделать – и день кажется длинным-длинным…

Ходасевич отпер калитку и прошагал по участку. Кажется, из-за соседнего забора за ним внимательнейше следили глаза изнемогающей от любопытства Любочки – только ее сейчас не хватало с расспросами! Даже не поворачивая головы к соседскому забору, Валерий Петрович проследовал в дом.

А ведь давно подошло – и минуло! – время обеда. О сем свидетельствовало непрекращающееся подсасывание в желудке.

В доме Ходасевич первым делом раскрыл холодильник.

В кастрюле остался борщ, на второе – жареная рыба, на третье – черносмородиновый морс. Лена Бартенева в субботу постаралась. Валерий Петрович достал посудины, угнездил борщ греться на плиту.

И тут от входа раздался скрип двери, а затем – шаги по веранде.

Пожалуй, только один человек на свете мог войти сюда столь бесцеремонно. Полковник резко распахнул дверь на террасу. Перед ним застыл Ванечка.

Он все-таки приехал. Значит, либо ни в чем не виновен – либо явно переоценивает свои силы. Намеревается выйти сухим из воды после допроса Ходасевича.

– О, привет, Иван! – радушно бросил ему Валерий Петрович.

– Здрассь… – выдавил юноша.

– Голодный?

– А если да – то что?

– Тогда я разогрею на твою долю и покормлю тебя обедом.

– О, кул!.. Зачем вы меня вызвали?

– Не люблю говорить о делах за едой. А еще пуще – до еды.

Студент дернул плечами:

– О’кей.

И лишь когда они съели первое – второе – третье и полковник заставил молодого человека составить тарелки-чашки в раковину, а сам покурил на террасе, начался разговор по делу.

– Когда ты в последний раз звонил бабушке? – спросил студента Ходасевич.

– Я? Бабушке? Да я ей вообще никогда не звонил.

– То есть вы с ней вообще не общались?

– Да нет, она всегда сама мне звонила, а когда я сюда приезжал, мы лично общались… Почему вы спрашиваете?

– А потому. Потому что вопросы здесь задаю я.

– Значит, я, типа, попал под подозрение?

Ходасевич тяжело уставился в переносицу юнцу.

– Попал.

– И вы меня теперь допрашиваете?

При этом вопросе голос Вани прозвучал гораздо менее уверенно.

– Да, допрашиваю, – по-прежнему твердо глядя на внучка, сказал полковник.

– Кул, – откликнулся молодой человек, однако несмотря на столь оптимистичное восклицание, голос его совсем упал и даже чуть не дал петуха.

– Итак, повторяю свой вопрос. Когда ты последний раз звонил бабушке?

– А я вам второй раз отвечаю, – попытался петушиться студент. – Не знаю, не помню. Звонил – давно…

– Так. А в среду, когда она пропала, ты ей звонил?

– Нет.

– Ты уверен?

– Да! Точно не звонил!

– У меня есть другие данные.

– Какие еще данные?

– Что ты ей звонил. В день ее смерти. За пять минут до того, как она вышла – последний раз в жизни вышла отсюда, из своего дома.

– Магит-тха! – вдруг выкрикнул Ванечка непонятное и схватился руками за голову. Покачал башкой из стороны в сторону, а потом застучал кулаками по столу.

– Так вот оно что!.. – эмоционально воскликнул он. – Ну ни фига ж себе!.. Нет! Не может быть!.. Но тогда?.. Что все это значит?..

Ходасевич переждал эмоциональный выплеск юноши – довольно искренний, надо признать – и снова спросил, изображая из себя зануду-дознавателя:

– Итак: зачем ты звонил бабушке в среду?

– Да не звонил я! – выкрикнул молодой человек. – Я вам правду говорю: не звонил! Дело, знаете, в чем?.. У меня телефон в среду украли!.. Ну, ни фига себе! Так вот они, значит, зачем это сделали!..

– Кто – они?

– Те, кто бабушку убил – они, значит, и телефон у меня украли!

– Пожалуйста, подробнее: когда твой телефон украли? Где? При каких обстоятельствах? И, самое главное: когда ты заявил в сотовую компанию о его пропаже?

– Заявил? Заявил я только в четверг, с утра.

– А когда заметил исчезновение?

– Я обнаружил, что телефона нет, уже вечером. В среду вечером.

– Когда конкретно?

– Часов в девять.

– А когда ты последний раз им пользовался?

– Последний раз? Звонил я еще днем, в институте. Эсэмэски на экономике посылал. А тогда, вечером, подумал: а вдруг я его в аудитории забыл? Со мной такое один раз было. И самое интересное, тогда мне его вернули.

– Неужели такое бескорыстие нынче случается?

– Представьте себе. Если нашедший – сильно честный. Или телефон – беспонтовый. А у меня как раз беспонтовый. Старая рухлядь – «Сименс МЕ 45». С таким сейчас уже ходить неудобно. Было неудобно, – поправился юноша. – Ну, я тогда, вечером в среду, и подумал: может, кто его нашел, да на вахту и отдал. В тот раз мне через вахтера мою трубу вернули…