кулаком и говорит: «Наши ребята ни один не возьмёт, это ваша работа!» Тот отрицал. Среди нас были и бывалые ребята, которые кое-чего видели на белом свете, еще до войны. Один из ребят говорит: «Прекратите ерундой заниматься, ещё руки будете марать об них». Это был один из парней, которые своё детство провел в Ленинграде, был развитее многих из нас на целую голову. Городская улица – это та среда, где быстро взрослели подростки. Вот в этот критический момент он и выдвинулся на первый план и взял руководство в свои руки: «Тише! Прошу внимания! Слушайте меня!» Все вокруг затихли, каждый повернулся в сторону говорящего, стояла такая тишина, что слышно было как старые ходики тикали на стене. Все успокоились! «Прошу выполнить мои указания – принесите четыре самых длинных полотенца, намочите их и по две штуки вместе свейте, чтобы получилось две плётки жестких из них». Когда это было сделано, он сказал: «Вот теперь и начнём. Приведите их на середину круга и снимите с них рубашки». Камбуряк и Воробьев стояли среди комнаты, а вокруг плотной стеной стояли ребята. Перед началом этого концерта все отошли на некоторое расстояние, чтобы можно было свободно размахнуться плетками. Первого на середину комнаты вытащили Камбуряка, обрабатывать его приступили двое парней. После каждого удара кровь запеклась на спине, или мгновенно лопалась кожа. Камбуряк долго не выдержала такого натиска, упал с ног и горько зарыдал. Ребята подняли его, и обработка продолжилась, теперь вся спина на напоминала холодец, покрытый кровью. Вдруг он начал кричать: «Не убивайте меня, я всё расскажу» – «Отставить!» – последовала команда. «Дать ему передышку на раздумывание 5 минут». По истечении времени ему напомнили – пять минут прошли, будете говорить правду или нет? «Буду», – последовал ответ, – «Это дело Воробьёва. Он достал из чемодана этот костюм и спрятал его на потолке барака за трубой. И меня предупредил, чтобы я молчал, обещал дать мне часть денег, когда продаст его» – «Пошли, покажешь где спрятали», – сказали Камбуряку. Костюм достали из заначки, но теперь очередь за Воробьевым. Поставили его на середину круга и представление продолжилось. Парней, которые обрабатывали Камбуряка решили сменить, ибо они порядком устали. Их сменила другая пара, со свежими силами, чтобы удары были помощнее. Воробьёва спросили: «Вы что-нибудь можете сказать в своё оправдание и дополнить показания напарника?» Он молчал. Ещё раз повторили вопрос – ответа не последовало. Когда были сделаны первые удары он крикнул: Раз, два. Потом, сколько бы не били, не издавал ни единого звука, как будто язык проглотил. А били его безжалостно, как скотину, он молчал. На спине не было живого места, кожа во многих местах полопалась, по спине текла кровь. Под конец он потерял сознание и упал. Его подняли, но ноги его не держали, он снова свалился на пол. Вдруг раздался крик за нашей спиной: «Прекратить все это немедленно!» Оказывается, вооруженная охрана зоны прибежала, чтобы узнать, что здесь делается. Вся толпа разошлась по своим комнатам. Охрана, узнав, что здесь наказывали за воровство самосудом, ничего определенного не сказала, только приказала немедленно обоих отправить в больницу. Начальник смены тов. Кривельков откуда-то появился, и всё стало на свои места. Ребятам было приказано не появляться в коридоре. Дядя Петя получил наряд по своей линии, бегом отправился на-на конный двор. Мне сказали, что вместе с дядей Петей поедешь на Бис в больницу, так как Воробьёва на носилках придётся выносить в санпропускник. Минут через двадцать подвода подъехала к первому подъезду в зоне. Дядя Петя был не в духе, поглаживал правой рукой свою пышную бороду и поплевывал, при этом приговаривая: «Ах, вы дурни, дурни, нам обедать из-за вас не пришлось вовремя». Сняли старые носилки с противопожарного щита, на которые постелили старую простынь, уложили Воробьёва и накрыли какой-то дерюгой. Камбуряк, скрипя зубами, самостоятельно добрался до саней, мы тронулись в путь. Кругом стояли глубокие сугробы, сани легко скользили по накатанной дороге. Морозы были мягкие, до минус 15 градусов, небо ясное, без единого облачка, пилоты говорят – летняя погода. Поэтому ехать было удобно, не то что осенью на этой старой рессорной телеге, когда дядя Петя меня вез в больницу. Мы с ним разговаривали по разным пустякам, а про сегодняшнее ЧП ни слова. Седоки наши тоже молчали, ибо им было не о чем. Совесть человеческая мучила душу, ведь по праву мы должны были их презирать, а мы исполняли гуманную миссию милосердия.

Незаметно доехали до больницы. На этот раз нам повезло, свободные места были. Мы быстро управились со всеми делами и поехали назад. Теперь дядя Петя был в приподнятом настроении. Говорит: «Слава Богу, что мы их с тобой сдали, это хламьё ребята, нашли настоящих воров. А не дай Бог они не признались бы, тогда наша дружная семья распалась бы, стали бы подозревать друг друга. Доверие, которое было добыто в таких экстремальных условиях, могло лопнуть, как мыльный пузырь» -

«Неужели за них ещё наказывать будут?» – «Всё будет зависеть от начальства зоны», – сказал дядя Петя. На этом наши разговоры про сегодняшние события кончились. Сидя на покачиваясь в санях, конь бежал легкой рысью, мы оба молчали. Я задал вопрос: «Дядя Петя, а вам приходилось отвозить ещё кого-нибудь на эту гору, пока я лежал в больнице?» – «А как же! Сразу после тебя, через пару дней, одного отвез. После работы прилёг на ленточный транспортер, чтобы доехать до погрузочного пункта, уснул, лохмотья его одежды попали в головной барабан и его затянуло туда. Там нечего было хоронить, просто так отдельные куски мяса сложили в ящик и закопали».

После того, как этих клиентов отвезли в больницу, никаких разговоров на эту тему больше не было, ни среди ребят, ни со стороны начальства. Жизнь опять вошла в нормальное русло, ни у кого, ничего не пропадало.

Мне приходилось топить печи в ночную смену, в том бараке, где находился в здравпункт. Накидаешь уголька полные печи и дремлешь где-нибудь. Поневоле попадешь в свидетели, как будто специально прислушиваешься к чужим секретам. Медсестра Лена обычно дежурила в ночную смену и к ней наведывались туда некоторые штатские, которые физически не работали, из начальствующего состава. Засиживались там до глубокой ночи, решали вопросы наболевшее, затем перед уходом, как правило, заскрипывала кушетка. На утро Лена опять была подтянута по-солдатски, ремнем сверх гимнастерки. Глаза были глаза были масляные и блестели как у кошки. Она послушно исполняла все указания доктора Ланге и разговоры вели между собой в вежливой