поедем за сеном» – «Федя, у меня ничего нет, ты мне не сказал, что ребят привезёшь». Вот так раз! Если ждать, когда она сварит, то утро будет. Федя почесал затылок себе, и мы молчим, что же дальше? «Вот что, ребята, придётся ехать не евши, когда приедем, тогда досыта поедим». Деваться некуда, поехали. Четыре тележки одноколок собрал он, и мужчина подъехал на лошади. «Кто умеет воза накладывать?» Я отозвался. «Иди сюда, садись на телегу и поехали». На нашу телегу вскочил и сам хозяин. А за нами, словно караван, подтянули на себе тележки: Леонгард, Шнайдер, Вольф и т.д. Со стороны смотреть, можно подумать – вот это хозяин, день и ночь трудится в поте лица, за один рейс обеспечь скотину на несколько месяцев кормами. Фёдор Петрович и возчик были старые знакомые, они всю дорогу разговаривали между собой, я в их разговор не вмешивался. Вдруг Фёдор Петрович поворачивается в мою сторону и говорит: «У меня есть сено близко и далеко, вам где удобнее брать?» – «Конечно, там, где ближе», – говорю я, – «Ближе это то, что первое попадётся. Понял?» – «Конечно» – «Вот и молчи» – «Добро!» Я подумал – нам какая разница, ворованное оно или нет, ведь не себе везём, а начальнику. Проехали по горам три километра, и с левой стороны дороги показался стог. Вот он, заворачивай коня. Один из ребят залез на стог, стал его разваливать, и каждый стал накладывать себе воз. Когда все воза были наложены, то по одной тележке все вместе вытянули их на дорогу. «Ну, ребята, закуривай и поедем», – промолвил хозяин. Теперь дорога до самого дома всё время шла под гору, колёса пришлось затормозить, чтобы легче было спускаться. Часа три мы потратили на эту поездку. Восток уже алел, новый день вступал в свои права. Что он принесет людям? Горе или радость, или то и другое. Ночью я не разглядел, что там, на дворе Фёдора Петровича, был огромный стог, во весь двор. Здесь хватило бы сена на всю пятилетку одной корове. Позже я узнал, что они с этим возчиком всю зиму возят на базар излишки сена и продают. Вот она где собака зарыта, Федя наш и косы в руках не держал, а его буренушка ела первосортное сено, как чай. Не зря говорят: «Надо уметь прибрать к рукам, что плохо лежит». Сено аккуратно сложили и накрыли прорезиновыми трубами. Тут вскоре и сама хозяйка появилась на дворе: «Ну, кончили ребята, вот мыло и ведро с водой, умойтесь и сразу за стол». Действительно, супу было наварено несколько ведер и жареная картошка. Мы почти всё съели под метло. Фёдор Петрович поблагодарил нас и сказал: «Сегодня никто на работу не выходит, отдыхайте». По дороге в зону разговорились между собой, оказывается эти ребята всё это сено навозили ему, многие уже множество раз участвовали в этих культпоходах Ермолина, в этом доме они были свои в прямом и косвенном виде. Держали язычок за зубами, лишнее не болтали и делали полезное дело для него. Поскольку это всё сходило с рук, без наказания, а лишний стог сена немалые деньги стоил зимой. Аппетит появляется во время еды, так и Фёдора Петровича. Этого показалось мало, и он решил другими путями доставать сено. Чтобы иметь свои собственный покос, выписал 60м новой транспортерной ленты для участка, получил её на материальном складе, и отвёз в колхоз на автомашине. На этот раз у него этот номер не прошёл, это стало известно на шахте. На него было возбуждено уголовное дело, за что он попал в места, не столь отдаленные и не близкие, оставив на произвол судьбы свою многочисленную семью. Теперь им пришлось пережить большие трудности. Фёдор Петрович, отбывая меру наказания в исправительно-трудовых лагерях, не забывал своих старых привычек, и за колючей проволокой находил себе женщин легкого поведения. Одна ненаглядная так сумела завлечь его, что после отбытия срока наказания, больше не вернулся к своей семье. Оставшуюся жизнь свою доживал в городе Белово, с новой спутницей жизни.

Однажды в Риме шел судебный процесс, судили за многоженство. 105 свидетельниц утверждали, что является женами подсудимого. Я не берусь достоверно доказывать сколько их было у Фёдора Петровича, но многие вспоминали его.

ГОРНЫЙ МАСТЕР КУРТУКОВ

В ремонтную смену у нас мастером было тов. Куртуков, из спецпереселенцев, теперь они себя считали большими военными. Руководить народом у него не было никакого навыка или просто желания. Его ненавидели за то, что он не был хозяином своего слова. «Вот вам, ребята, аккортная работа, как только выполните, можете идти домой». Обычно аккорт он давал на самые трудоемкие работы, он был не уверен, что они будут выполнены в срок. Первое время, пока его ещё не изучили, все старались выполнять его указания и охотно верили ему. Получая аккортную работу, выкладывались до последнего, в поте лица и без отдыха делали невозможное, чтобы хоть на один час раньше со смены выйти на поверхность. Как только он увидит, что дело движется к финишу, он тут, как тут. Широко расставив свои ноги, словно беременная женщина, выставив вперед свои огромный живот, промолвит: «Вот что, ребята! Время еще мало, рановато домой идти, надо ещё вот тот-то делать». После этого его наряды растягивали на всю смену, так как он потерял свой авторитет перед коллективом. Сам он был ленивый человек, как правило, держал для себя личного адъютанта. Эту должность на побегушках исполнял Саша Вильгельм, он был самый маленький среди ребят, и тяжёлый физический труд ему был не под силу. Он исполнял должность лампоноса. Аккумуляторы в те времена были несовершенные, которые через 3-4 часа выгорали. Потухшие менял на новые в ламповой. Если оставалось свободное время у лампоноса, то Куртуков посылал его на поверхность и давал спецзадание. «Саша, вырой картошки на подсобном хозяйстве, то есть иди и укради. И испеки её для меня, когда она будет готова, принеси мне сюда, в лаву». Саша исполнял все прихоти мастера, через некоторое время по всей лаве чувствовался ароматный запах печёной картошки, которую подсовывал себе под пазуху толстопузый, так его звали ребята теперь. Оставшуюся часть смены в его зубах хрустела печенка, а у остальных ребят с голодухи бежала слюна. С нами в ремонтную смену работал Бернс. Однажды он достал ведро картошки и, находясь в зоне, целый день она не давала покоя ему. Сперва ел вареную, затем резал на тонкие лепешки и пёк на печи.