Создалась деловая атмосфера, и я заявил: «Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из-за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали также преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам – в Югославии?» Пока это переводилось, я взял пол-листа бумаги и написал:

«Румыния: Россия – 90 процентов, другие – 10 процентов

Греция: Великобритания (в согласии с США) – 90 процентов, Россия – 10 процентов

Югославия – 50:50 процентов

Венгрия – 50:50 процентов

Болгария: Россия – 75 процентов, другие – 25 процентов».

Я передал этот листок Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его мне. Для урегулирования всего этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать.

Конечно, мы долго и тщательно обсуждали наш вопрос и, кроме того, касались лишь непосредственных мероприятий военного времени. Обе стороны откладывали все более крупные вопросы до мирной конференции, которая, как мы тогда надеялись, состоится после того, как будет выиграна война.

Затем наступило длительное молчание. Исписанный карандашом листок бумаги лежал в центре стола.

Наконец, я сказал:

«Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку».

«Нет, оставьте ее себе», – сказал Сталин.

Я поднял также вопрос о Германии, и было решено, что наши два министра иностранных дел вместе с Гарриманом займутся им».

Потом некоторые отечественные авторы будут изобретать всевозможные ухищрения, чтобы доказать, что Сталин не мог пойти на такую циничную сделку и на самом деле не согласился с Черчиллем. Дескать, синим карандашом он всегда писал негативные резолюции. На самом деле в 1944 году на переговорах с Черчиллем советский лидер действовал точно так же, как в 1939 году на переговорах с Риббентропом. Речь шла не об абстрактных идеалах, а о вполне конкретных национальных интересах, о которых глава государства должен думать в первую очередь.

Сложнее обстояло дело с поляками. В середине октября состоялись трехсторонние англо-польско-советские переговоры, предметом обсуждения на которых являлись восточные границы Польши и судьба польского правительства. «Лондонские поляки» вновь заняли непримиримую позицию, так что договориться опять не удалось. После этого официальная линия СССР стала еще более жесткой: у нас есть свое польское правительство, которое реально находится на территории Польши, а кучка эмигрантов в Лондоне, возомнившая себя невесть кем, нас не очень интересует. В начале декабря 1944 года Сталин писал Черчиллю:

«За время, прошедшее после последней встречи с г-ном Миколайчиком в Москве, стало ясно, что он не способен помочь разрешению польских дел. Напротив, выяснилась его отрицательная роль. Выяснилось, что его переговоры с Польским Национальным Комитетом служат прикрытием для тех элементов, которые из-за его спины вели преступную террористическую работу против советских офицеров и вообще против советских людей на территории Польши. Мы не можем мириться с таким положением. Мы не можем мириться с тем, что поощряемые польскими эмигрантами террористы убивают наших людей в Польше, ведут преступную борьбу против советских войск, освобождающих Польшу. В этих людях мы видим союзников нашего общего врага, а их радиопереписка с г-ном Миколайчиком, которую мы перехватили у арестованных на территории Польши агентов польских эмигрантов, разоблачает не только их коварные планы, но и бросает тень на самого г-на Миколайчика и его людей.

Министерские перестановки в польском эмигрантском правительстве теперь не представляют серьезного интереса. Это все то же топтание на месте людей, оторвавшихся от национальной почвы, не имеющих связей с польским народом. В то же время Польский Комитет Национального Освобождения сделал серьезные успехи в укреплении своих национальных, демократических организаций на территории Польши, в практическом проведении земельной реформы в пользу крестьян, в расширении организации своих польских войск и пользуется у польского населения большим авторитетом.

Я считаю, что теперь наша задача заключается в том, чтобы поддержать Польский Национальный Комитет в Люблине и всех тех, кто хочет и способен работать вместе с ним. Это особенно важно для союзников, имея в виду задачу ускорить разгром немцев».

Между тем все принятые Сталиным и Черчиллем решения еще нужно было согласовать с США. Необходима была новая встреча «Большой тройки». Она состоялась в Ялте в феврале 1945 года. К этому моменту войска Красной Армии уже полностью освободили Польшу, триумфальным маршем прошли через Югославию, вели ожесточенные бои в Венгрии. Западные союзники, только что выдержав последнюю отчаянную атаку немцев в Арденнах, вступили на территорию рейха. Вопрос теперь заключался не столько в том, как добивать немцев, сколько в том, что с ними потом делать.

Вновь в повестке дня оказался вопрос о дроблении Германии на несколько составляющих. Никакого конкретного решения по нему, однако, в итоге принято не было. В Советском Союзе к этой перспективе относились довольно скептически, полагая, что это не решит проблему, а только подхлестнет немецкий национализм. Три лидера согласились с тем, что непосредственно после капитуляции Германия должна быть разделена на четыре оккупационные зоны – советскую, английскую, американскую и французскую. Советская зона оказывалась самой большой. Кроме того, было согласовано получение с немцев репараций.

Чего хотел Сталин в германском вопросе? Как и многие политики в Европе и мире – добиться того, чтобы Германия не смогла начать еще одну войну. В идеале – сделать ее спокойным, мирным, желательно нейтральным государством. На большее советское руководство не претендовало. Однако вопрос о том, как это сделать, был весьма сложен.

Большое место на переговорах занимали проблемы послевоенного урегулирования в Восточной Европе. Самым больным, как и ожидалось, был польский вопрос. «Для русских, – заявил Сталин, – вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности. Вопросом чести потому, что у русских в прошлом было много грехов перед Польшей. Советское правительство стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства. Дело не только в том, что Польша – пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию. Достаточно вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну. Почему враги до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего потому, что Польша была слаба. Польский коридор не может быть… закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше – это вопрос жизни и смерти для Советского государства».