Я жалела, что не внушила ей такой же страх высоты, который был у меня. Мне нужно было настоять, чтобы она всегда оставалась на земле. Или нужно было отговорить Роберта от мысли об этом выступлении. Ведь подала же мне знак амбарная сова. И я вдруг вспомнила, что единственный несчастливый цвет на арене — это зеленый.

Кей резко повернул вправо, так что я чуть не упала. Ухватившись за его шею, я оглянулась. По каким-то ему одному ведомым причинам он свернул с поля на тропинку шириной с телегу. Я хотела было повернуть его назад, но он заупрямился, а я слишком устала, чтобы применять силу. Кроме того, это значило так мало.

Неожиданно впереди в темноте послышалось журчание ручейка, и я подумала, что Кей, видимо, захотел пить, поэтому и свернул сюда. И позволила ему спуститься к реке, ибо знала, что лошадь всегда должна быть накормлена и напоена. Неважно, ели ли вы сами. Даже если вы забыли, что такое еда.

Пока мы спускались к реке, мелодия в моей голове стала еще чище и яснее. Как будто бы неведомый голос шел именно оттуда. На берегу росли высокие белые цветы, и они словно светились в лунном свете. Кей вошел в середину реки и, склонив свою высокую гордую шею, стал пить. Сидя неподвижно в седле, я чувствовала на своих щеках прикосновение легкого ночного ветерка, будто ласковую руку. Где-то тихо прокричала сова, а потом запел ночной дрозд, выводивший трели так ясно, как журчала ночная река. Или мелодия у меня в ушах.

На берегу виднелись цветки первоцвета и сладко благоухали первые фиалки. У тропинки сгрудились небольшие березки, и их сережки матово поблескивали на фоне серебристого неба. Вокруг было так тихо, что я услышала шум капель, падающих с морды Кея. Тихо стояла вода в заводях, в которых, подумала я, должно быть, водится форель или даже лосось. Кей опять поднял голову и стал неловко выбираться на берег. Мне показалось, что он собирается выйти на главную дорогу, но он свернул на едва видную в темноте узкую тропинку так доверчиво, будто возвращался домой.

Я не стала поворачивать его, хотя ясно было, что это частное владение. Мне не было до этого дела. Мы проехали мимо сторожки, затем мимо чугунных ворот. В окнах домика было темно, и мы бесшумно миновали его, тихо, как привидения. Я почти спала от усталости, и мне снился один из моих снов про Вайд. Как будто мои сны вели меня именно сюда, вели долго, пока я не лишилась всего: любви, прошлого, будущего.

Шаги Кея замедлились, и вот перед нами вырос темный фасад здания, ясно вырисовывающийся на фоне серебристого неба.

Это был небольшой квадратный дом, окруженный разросшимися деревьями. Ни одно окно не светилось, а ставни были заперты, будто тут давно никто не жил. Я смотрела на него с любопытством, мне казалось, что для меня откроется здесь дверь, что меня давно ждут.

Я подумала, что Кей, должно быть, ищет конюшню, так ровно и уверенно он шел вперед. Так ровно и уверенно, будто мы с ним когда-то здесь жили. Его уши вздрогнули и наклонились, когда мы вступили в тень огромного каштана, и я почувствовала запах цветов, белых и огромных, как свечи.

После всех этих лет снов и надежд, ожиданий и страха мне показалось, что наконец я дома. В Вайде.

Дорога была та же, на которой человек, которого я называла папой, посадил маленькую девочку на свою лошадь и научил ее скакать верхом. Те же деревья, и воздух пах точно так же, даже глина под копытами Кея была такого же цвета, как в моих снах. Я знала это, не понимая откуда.

Я знала, что появится сейчас налево, за углом дома. Шаги Кея удлинились, и он свернул за угол. Я увидела розовый сад, я уже видела его, высокие кусты роз, тропку, ведущую к летней ажурной беседке, за которой виднелся выгон, густо заросший травой, а за ним вставал темный, молчаливый лес, стена деревьев, которая прежде была парком.

Справа виднелась терраса. Ограниченная низким парапетом, она бежала вокруг всего фасада и прерывалась только раз, образовав несколько пологих ступеней, ведущих к парадной двери. Кей направился туда, где, как мы с ним знали, были конюшни. Но я остановила его и стала смотреть на дом.

Он был очарователен, одну его сторону украшала маленькая круглая башенка, смотревшая в сад. Посредине фасада была массивная дверь, сделанная из какого-то светлого дерева, с большой круглой бронзовой ручкой. Она будто приглашала войти в этот казавшийся знакомым дом, к которому я стремилась всю мою жизнь.

Ни в одном окне не было света, словно дом покинули люди, но я соскользнула с Кея и направилась к двери.

Откуда-то сзади послышался отдаленный лай собаки. Я помедлила и оглянулась. Я смотрела за розовый сад, за выгон, на таинственную тень парка, на высившуюся за ним круглую тень холмов, которые окружали и охраняли мой дом.

Глубоко вдохнув пряный ночной воздух, я открыла дверь и шагнула в холл.

Пол здесь был деревянным, и темные ковры покрывали полированный паркет. Из холла выходили четыре двери, а огромная полукруглая лестница вела на второй этаж. Внизу витал слабый запах сухих розовых лепестков и лаванды. Мне был знаком этот дом и этот запах, я знала его всю жизнь.

Лай собаки слышался все громче и громче, скоро он разбудит прислугу, и мне придется держать ответ, что я делаю в чужом доме. Но это меня ничуть не встревожило. Меня не беспокоило, что станет со мной сейчас или когда-нибудь потом. Рядом со мной на полу стояла огромная китайская ваза на гнутых ножках, и я с любопытством заглянула в нее. Оказалось, что это она наполнена розовыми лепестками и зернышками лаванды и распространяет такой чудесный аромат в холле. Я зачерпнула полную пригоршню лепестков и принюхалась, не беспокоясь о том, что часть просыпалась на пол. Все было мне безразлично. На террасе послышался шум, чья-то тень загородила дверной проем, и спокойный голос спросил:

— Что вы здесь делаете?

Я обернулась и увидела мужчину в рабочей одежде. Его лицо было загорелым и обветренным, светлые морщинки окружали глаза. Копна черных волос, широкий рот, карие глаза, простая домотканая одежда. Это был простой йомен, не джентльмен.

— А что вы здесь делаете? — ответила я вопросом, будто имела право спрашивать.

Но он признал мое право на вопрос.

— Я был в лесу, — вежливо объяснил он. — Тут у нас есть несколько браконьеров, из Питерсфилда, я думаю. И они ставят силки на птицу. Я ненавижу силки. И я как раз поджидал, чтобы схватить их, когда увидел, как вы скачете по аллее к дому. Почему вы здесь?

Я беспомощно пожала плечами.

— Я разыскиваю Вайд, — я слишком устала, чтобы выдумать историю получше, — и хочу жить там.

— Это — Вайдекр, — ответил он. — Вокруг лежит поместье Вайдекр, а это Вайдекр-холл. Вы разыскиваете это место?

Мои колени подогнулись, и я бы упала на пол, если бы он в ту же минуту не оказался рядом со мной и не вынес бы меня на свежий воздух, усадив на ступеньку террасы и расстегнув воротник моей рубашки, чтобы я могла свободно дышать. Блеск золотой застежки привлек его взгляд, и он осторожно коснулся ее загрубевшим пальцем.