– Ваше превосходительство, – промямлил Шашков, пряча глаза, – я не знал, что вы тоже здесь.

– Это не ответ. Извольте ответить на мой вопрос, сударь!

– Дык уж поди-кась найдется, чем собору заняться! – выкрикнул кто-то из зала.

– Водку пить и беспорядки устраивать – вот что найдется, – пробасил Гиляров.

– Один, прости господи, дурак что-то сболтнул, не подумав, – кивнул я коллежскому советнику. Ссориться с главным бухгалтером губернии, да еще поставленным в Томске прямым распоряжением Рейтерна, мне совсем не хотелось. – Другие – рады стараться. Понесли по России-матушке…

Заметив, как Колосов открывает рот, наверняка чтобы возразить, я заторопился его перебить. Мало ли что он в запале выкрикнул бы. А мне потом его что, к суду за подстрекательство к бунту?

– Или вы бунтовать тут мне вздумали? Кричали чуть ли не хором. Университет им нужен. Я даже обрадовался было. Думал, в кои-то веки нашлись люди, что дело станут делать, а не только языком трепать. Думал, подсказать, чтобы прямо сейчас, прямо здесь составили общее прошение на имя государя об учреждении императорского Томского университета. И что я слышу? Университет уже не нужен?! Теперь вам собор всероссийский подавай?! Потом что? Владычицей морскою захотите стать? Так я вам вмиг устрою разбитое… гм… корыто!

Каюсь, ждал аплодисментов. Не дождался. Зал притих, видимо, напуганный или уж по крайней мере ошеломленный моим напором.

– Вы меня, господа, разочаровали. Вот этой вашей несерьезностью, детскостью. Кричалки тут устроили. Лозунги. А потрудился кто-нибудь прожект университета составить? Сметы на устройство? С купцами нашими просвещенными, с меценатами известными кто-нибудь догадался поговорить? Вам нужно, и все! А трудиться? Трудиться кто будет? Золотая рыбка? Или опять губернское правление?

– Кто ж еще! – Воздух от голоса Гилярова загудел, завибрировал. – Неужто эти недоросли что-то путное сделать сумеют!

– А вот это мы сейчас и выясним, уважаемый Михаил Алексеевич, – улыбнулся я старому чиновнику и тут же скомандовал притихшей публике: – А ну! Немедленно! Выбрали председателя и организовали Сибирское университетское общество. И работу распределите непременно! Кто, что и, главное, когда должно быть готово. Как прошение на государево имя будет написано, как прожект составите и потребные средства сочтете – добро пожаловать ко мне. – Ткнул пальцем в Шашкова: – Вам понятно мое распоряжение? – Перевел палец на Колосова: – Я вас спрашиваю!

– Так точно, ваше превосходительство! – радостно скалясь, отрапортовал поручик в отставке. – Будет исполнено, ваше превосходительство!

В том, что они попытаются, я нисколько не сомневался. Что у них получится – мог себе представить. По себе знал, как это непросто – составить правильные бумаги. Верно все рассчитать и подобрать нужные слова, чтобы донести до искушенных подобными прожектами господ свою мысль. Тешил себя надеждой, что молодежь помучается, наспорится до тумаков и водки и либо притихнет на время, либо прибежит за помощью.

Оба варианта меня устраивали. Хотя, конечно, второй предпочтительнее. Можно было бы под предлогом обучения пристроить этих энергичных и неспокойных начинающих деятелей к своим делам. В конце концов сколько можно все тянуть самому!

Проект прошения на высочайшее имя лежал у меня на столе, мирно соседствуя с кофейным прибором и горкой ароматных, пахнущих корицей и сдобой булочек. Только ни читать творчество засидевшихся до первых петухов энтузиастов, ни наслаждаться завтраком желания не было. Потому что Миша вместе с бумагами принес известие, что в приемной меня дожидаются старейшие, считающие себя авторитетнейшими, чиновники моей администрации во главе с Гиляровым. Настроены они были весьма решительно и даже озаботились вооружиться каким-то документом.

Собственно, уже несколькими минутами позже я имел возможность этот самый документ изучить. И он мне совершенно не понравился. Хотя бы уже потому, что начинался с перечня лиц, которым копию этой по большому счету кляузы планировалось отправить. И если в списке оба генерал-лейтенанта, что Дюгамель, что Панов, были вполне ожидаемы, то граф Виктор Никитич Панин, главный управляющий Второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии показался мне явно лишним. Особенно принимая во внимание сам текст, изобиловавший словами «подрыв», «призывы к бунту» и тому подобной ерундой.

Честно говоря, граф Панин, от встречи с которым не иначе как сам Бог уберег, меня и безо всяких доносов пугал. Дело в том, что если у столичных либералов-реформаторов в роли лидера выступал великий князь Константин Николаевич, то консерваторы – они же ретрограды – предводителем почитали Виктора Никитича. И он вполне оправдывал их чаяния, бульдожьей хваткой вцепляясь в каждое новое дело, затеваемое конкурирующей партией. Прекрасный юрист и законовед, человек с титановой волей и нечеловеческим трудолюбием, он отточил искусство «сворачивания крови» реформаторам до идеала. Я, сдавая идею дозволения свободного переселения крестьян из Прибалтики и Нечерноземья графу Строганову, очень надеялся, что тот замолвит за меня словечко перед долговязым и суровым старцем. В конце концов это было выгодно не только моей губернии, но и помещикам. В том проекте, что подготовили во Втором отделении и который был мне показан в Царском Селе, вообще начисто отсутствовало слово «Сибирь». То есть консерваторы были намерены попросту согнать «лишних» людей с мест, а куда те отправятся – никого не интересовало.

Но если в вопросе перенаселения не слишком плодородных областей мне с ретроградами и, соответственно, с графом Паниным было по пути, то касательно других моих проектов я этим похвастаться не мог. Больше того. Они в случае успеха явно демонстрировали положительный эффект от проводимых либералами великих реформ. То есть были попросту потенциально опасны для консерваторов.

А еще я хорошо помнил по той, оставшейся в другой жизни истории роль графа Панина в деле так называемых «сибирских сепаратистов». Что именно он своей поддержкой инициативы генерал-лейтенанта Панова практически заставил жандармов открыть дело, арестовать и предать суду Потанина, Ядринцова, Колосова и еще сорок с лишним человек. По сути, самую энергичную, активную часть молодого поколения сибирских общественных деятелей.

Правда, как мне помнилось, все должно было начаться с обнаруженной у одного из соратников Потанина, поручика Усова, в Омске прокламации «Патриотам Сибири», весьма и весьма экстремистского содержания. С призывами вооружиться, встать и отделиться, чтобы создать от Урала до Владивостока свободную республику по образцу САСШ. Преподаватели Высшей партийной школы утверждали, что текст был составлен неким красноярским купцом Поповым – лицом нервным, легкомысленным и бесчестным. И будто бы, хотя мои областники не имели никакого отношения к данной записульке, этот купчина, чтобы снять с себя обвинения, поспешил донести на них Корсакову – наместнику Восточной Сибири.

Только здесь я думал, что успел опередить грядущую трагедию. Мой новоявленный окружной южноалтайский начальник поклялся, что Усов предупрежден и все имевшиеся экземпляры прокламации уже уничтожены. Так нет. Эти, едрешкин корень, мамонты из вечной мерзлоты выползли со своим «сим довожу до вашего сведения»…