– Жаль, – вздохнул я, убирая документ в папку. – Не смею вас больше задерживать, господа.

Старики переглянулись, но без команды своего предводителя с места не двинулись.

– Ваше превосходительство, – низко поклонился председатель Казенной палаты. Всегда поражался тому, как легко гнулись спины этих матерых крючкотворов. – Вы ни о чем не хотите более нам сказать?

– Сказать? – Я приподнял бровь. – Вам? Вы что же это, господин коллежский советник, полагаете, будто я должен давать вам отчет?

– Нет-нет, ваше превосходительство, – поспешил отступить старик. – Ни в коем случае, ваше превосходительство. Я бы никогда не осмелился. Однако же…

Он оглянулся в поисках поддержки к остальным. Все-таки подобная ситуация, когда пусть даже и заслуженные, убеленные сединами чиновники посмели бы требовать отчета у своего начальника, была бы немыслима во времена их молодости, при императоре Николае.

– Однако же, ваше превосходительство, позвольте полюбопытствовать, какова будет резолюция?

– Вы полагаете, что-то может измениться, господин председатель, ежели вам станет известна моя резолюция?

Ну не хотелось мне ссориться с председателем, хоть ты тресни. Мы с ним во исполнение соответствующей инструкции Минфина заканчивали подготовку сводного баланса губернии за 1863 год для опубликования его в «Ведомостях». Прозрачность исполнения бюджета прозрачностью, а кое о чем обывателям лучше не знать. В целях поддержания всеобщего благочиния и спокойствия подданных, так сказать. Ну или в порядке «врачебной тайны», если хотите. Вот зачем, например, станичникам, живущим по соседству с улусами инородцев, ведать, что одного пушного ясака с нехристей ежегодно собирается на сумму большую, чем содержание всего 12-го казачьего полка? Туземные татары с остяками – как дети малые. Всякому верят. Раструби на всю страну, что у них есть чего отобрать, – мигом найдутся охотники.

Кстати сказать, за 1863 год доходная часть бюджета губернии едва-едва превысила два с половиной миллиона. А в следующем, к которому уже и я руку приложил, – уже почти три. Без каких-то девяноста тысяч. Из них миллион четыреста тысяч отправлено было в казначейство. Вот так-то! А говорят, Сибирь только на дотациях и живет! А мы почти полпроцента бюджета страны даем!

Ну да не в этом суть. Я о Гилярове. Хороший ведь дядька. Работящий и, главное, искренне любящий свою работу. И взяток особо не берет. Подношения, конечно, принимает, как без этого, но «комбинации» не выдумывает, откровенно не вымогает и подчиненным своим не позволяет. Жаль, идеалист. Всей душой верит в то, что раньше было лучше. При Николае. А сейчас разврат кругом и бардак. Вот и единомышленников себе нашел, таких же пегих «мамонтов» из доисторических времен. И, подозреваю, со столичными мастодонтами списался.

Понимаю, что вот именно такие ретрограды и махровые консерваторы больше всего и станут мешать, палки совать в колеса. Но ведь они, акулы чернильного моря, и большую часть текущей работы в крае вели. Исходящие-входящие, «в ответ на ваше прошение»… Кто-то же и этим должен был заниматься, не всем прогресс двигать и индустриализацию отдельно взятой губернии устраивать. По большому счету именно они развязывали мне руки своим кропотливым, каждодневным, практически незаметным трудом. Высвобождали время и силы на прогрессорство.

Но и спустить я им не мог. Это что такое?! А если каждый начнет всяким там столичным фигурам послания слать? Надо мной же весь Санкт-Петербург смеяться примется. Да и здесь уважать перестанут.

– Ить, ваше превосходительство, ежели она нам открыта будет, так мы, может, и не станем их превосходительства беспокоить. Поймите нас верно, ваше превосходительство! Мы же не корысти или известности ради. Мы за державу и порядок… Мы, ваше превосходительство, со всем к вам огромным почтением.

– И что же вы от меня хотите? Ради чего, собственно, весь этот шантаж? – Я хлопнул ладонью по крышке стола. – Вы что же, пугать Дюгамелями меня вздумали? Меня? Спасителя его императорского высочества, государя цесаревича, Паниным стращать? Что вы тут изволили выразить…

Снова взял в руки бумагу, делая вид, будто не успел ознакомиться с ее содержанием. Сколько там того содержания-то было? Десять строк крупным, каллиграфическим почерком. «Ваше превосходительство, сим доносим до вашего сведения…» Заговор и возмутительное поведение. Обо мне – ни слова.

– И что, по-вашему, эти господа сделают? – хмыкнул я. – Порекомендуют мне заслать этих молодых нигилистов куда-либо в… на окраины? Так я уже отдал нужные распоряжения, и вскорости наши возмутители спокойствия отправятся… А вот вы, уважаемые доносители, как станете выглядеть?

– Так мы, ваше превосходительство, тогда…

– Кто там, надворный советник? Как вас там?

– Разумнов, ваше превосходительство. Советник по хозяйственной части.

– Ну так и что, советник? Что «вы тогда»?

– Депешу мы, ваше превосходительство, тогда погодим отправлять.

– Мне все равно, – с показным равнодушием протянул я. И добавил, теперь уже угрожающе взрыкивая: – И впредь попрошу этакими пустяками меня не беспокоить. Порядку не знаете? Соблаговолите не учить меня исправлять государеву службу! Не задерживаю! Можете идти!

Обидно. Хотел Колосову поручить создание в Томске педагогического училища. Я и с Виталием, епископом Томским и Семипалатинским, уже договорился, чтобы при каждой церкви во всей губернии школы открыть.

Хотя… Договорился – это громко сказано. Старик, выяснив, что Томская православная миссия теперь на землях губернского правления находится, обещал помочь. Если найдутся шесть сотен учителей, пожелавших учить крестьянских детишек за чуть ли не нищенское жалованье. Хотя с зарплатами епископ погорячился. В случае необходимости и из фонда станем доплачивать, и новый сбор средств на нужды Общества всеобщей грамотности бы устроили. У меня в одном Томске целый курятник не ведающих, чем себя занять, жен высших чиновников и купчих имеется. Они и то как-то умудряются сбор средств то в пользу женской Мариинской гимназии устроить, то на стипендии сибирякам-студентам столичных университетов. Иногда вкусности всякие узникам тюремного замка пекут или в богадельни шали вяжут. А тут, что говорится, сам бог велел – помочь детишкам несчастных бедненьких крестьян. В общем, не проблема.

А вот с волонтерами действительно было плохо. Даже с учетом изъявивших желание заняться благим делом ссыльных поляков-дворян и воодушевленных риторикой потанинской банды семинаристов набиралось меньше ста человек. Худо-бедно – штат сорока или сорока пяти школ. А у меня в губернии, со слов Порфирия, только каменных храмов почти шестьдесят. Да двести семьдесят деревянных. Только в Томске двенадцать каменных и одна каким-то чудом сохранившаяся чуть ли не со времен коменданта де Вильнева бревенчатая. А в округе – еще пятьдесят с лишним таких, чудом сохраненных. Так что имеющихся энтузиастов даже на ближнюю округу маловато. Решил хотя бы с сел и крупных притрактовых деревень начать. И в столичные газеты письмо отправил. Пресс-секретарша доходчиво все описала, эмоционально. Может быть, что-нибудь и получится.