акров в Редвуд-Сити, — которое он купил в 1970 году и куда приглашал всех исполнителей на ужин накануне концерта.

Когда мы ехали к его дому по извилистым горным дорогам, окруженным секвойями, я представлял официальное мероприятие, столы, за которыми легенды рок-н-ролла с льняными салфетками на коленях гремят сверкающими столовыми приборами, рассказывая истории из прошлого. Ох, как я был неправ. Подъезжая к воротам, на ветхом заборе мы увидели нарисованную от руки табличку с надписью «НЕ ПУГАЙТЕ ЛОШАДЕЙ», а когда мы въехали на территорию, пришлось еще десять минут ехать по извилистым холмам, прежде чем мы увидели домик, сияющий вдали, словно рождественская елка. Словно вышедший из вселенной не то «Гарри Поттера», не то «Швейцарского Робинзона», он выглядел как дело рук безумного выживальщика, питавшего слабость к домам на деревьях, только еще и с башней и высоким вигвамом во дворе. Не было ни парковщика у входа, ни стойки регистрации — вы просто сразу попадали внутрь.

Когда, смущаясь, я вошел на кухню, меня тепло обняла Пеги, которая резала овощи у раковины. Она предложила мне пальто из прихожей на случай, если на улице станет холодно, но предупредила «проверить карманы на наличие мышей». Дэвид Кросби сидел у камина. Брайан Уилсон потерянно бродил в поисках жены. Группа Тома Петти была на крыльце, а дети Нила тусовались со всеми нами. Это вовсе не было официальным рок-н-ролльным мероприятием. Это был дом. Это была семья.

ЭТО ТО, ЧЕГО Я ХОТЕЛ, И ТЕПЕРЬ Я ЗНАЛ, ЧТО ЭТО ВОЗМОЖНО.

Когда мама немного успокоилась после новостей о том, что она скоро станет бабушкой, я объяснил ей, что, хотя я всегда знал, что когда-нибудь стану отцом, я ни на секунду не мог представить, что у меня будет девочка. Хоть я и не был «настоящим мужиком», вроде тех жующих сигары за просмотрами автогонок по воскресеньям диванных экспертов, — но разве я мог что-то предложить дочери? Чему я ее научу? Тому, как настроить бас-бочку и каталогизировать ее коллекцию бутлегов Slayer? Я был в растерянности.

А затем, как всегда, мама поделилась мудростью, которая с тех пор стала одной из самых неоспоримых истин в моей жизни: «Отношения между отцом и дочерью могут быть одними из самых важных в жизни любой девушки». Она знала это благодаря своим отношениям с отцом, обаятельным и остроумным военным, которого все просто обожали и который скончался, когда маме было около двадцати. Я никогда его не видел, но, судя по всему, что слышал, он был хорошим человеком и действительно имел особую связь с моей матерью. И хотя я все еще был в ужасе, мне стало немного легче. Может быть, каталогизировать вместе бутлеги Slayer будет даже весело.

Шли месяцы, и мы с Джордин начали готовиться к рождению ребенка, обустраивали детскую, покупали все необходимое и, наконец, выбрали имя: Вайолет (в честь моей бабушки по маминой линии — Вайолет Хэнлон). Мне дали стопку книг для изучения по самым разным предметам: от приучения ко сну (полный фарс, потому что в конечном счете они приучают ко сну вас, делая невозможным сон после шести утра) до пеленания (я не могу даже нормально косяк закрутить — как я смогу запеленать ребенка?) и того, как сменить подгузник (сейчас я уже настоящий рекордсмен в этом виде спорта). Я проходил ускоренный курс по отцовству или, по крайней мере, его материально-технической стороне.

Однажды, ближе к концу беременности Джордин, мне позвонил менеджер и спросил: «Не хочешь записать песню с Джоном Фогерти?» Как и любой другой любитель рок-н-ролла, выросший в 70-е, я не раздумывая ответил: «А то!» Мне сказали приехать через несколько дней к Джону в его дом в горах. Когда он открыл дверь в свою домашнюю студию, я оказался лицом к лицу с самой легендой, именно таким, каким вы его представляете: фланелевая рубашка, джинсы и рабочие ботинки. Мы немного поговорили, обмениваясь шутками и рассказывая ужасные истории о нашем рок-н-ролльном прошлом, а когда наконец появились гитары, он начал с ходу придумывать тексты, основываясь на разговоре, который мы только что вели. Его фирменный голос, такой душевный и настоящий, звучал прямо рядом со мной, но был настолько мощный, что казалось, будто он исходит прямиком из громкоговорителей на стадионе. Это был прекрасный момент, который заставил меня понять, почему его считают американским достоянием: он настоящий.

Немного поджемив, мы спустились к нему на кухню за парой тарелок минестроне и чипсами SunChips (если бы рядом со мной там не было Джона Фогерти, я бы мог поклясться, что это мой обычный день дома на больничном), но я внимательно смотрел на часы, зная, что уже в половину пятого должен уйти. После обеда он спросил: «Что ж… Поджемим еще?» Но я с сожалением сказал ему, что не могу остаться, потому что нам с моей беременной женой нужно на одно мероприятие. «Куда вы идете?» — спросил он. «Урок грудного вскармливания», — сказал я с оттенком смущения в голосе, на что он улыбнулся и сказал: «Можно мне с вами?»

Каждый вечер я разговаривал с Вайолет в утробе матери (как бы странно это ни казалось некоторым людям), с нетерпением ожидая того дня, когда буду держать ее на руках, а не просто говорить с пижамой жены, как дебил. Когда этот день наконец настал, я нервно погрузил вещи в машину, чтобы поехать в больницу, и вдруг над головой заметил огромную радугу, что в Лос-Анджелесе случается, может быть, раз в тысячу лет. Я сразу успокоился. Да, это звучит до тошноты романтично, но, да, это правда, и я воспринял это как знак.

После долгих и тяжелых родов под звуки The Beatles родилась Вайолет. Издаваемый ею крик был такой вокальной силы, что Foo Fighters на ее фоне звучали как Carpenters. Как только ее вымыли и положили под лампу, я наклонился к ней, посмотрел в ее огромные голубые глаза и сказал: «Привет, Вайолет, это папа». Она тут же перестала плакать и посмотрела мне в глаза. Она узнала мой голос. Мы молча смотрели друг на друга. Это было наше первое знакомство, и я улыбался и разговаривал с ней так, как будто знал ее всю свою жизнь. Я счастлив сказать,