Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Должен сказать, в тот вечер я, конечно, не был Бобом Шиффером, но мне удалось закончить речь без летящих в лицо помидоров, ни разу не сказав слова «чувак». Возможно, Мадлен Олбрайт мне даже улыбнулась.
На следующий день на приеме в Белом доме мы все сидели в Восточном зале, пока президент Буш вручал лауреатам их красочные медали. Конечно, раньше я был в Белом доме только как турист, так что это еще один важный для меня момент. Но знаете что: учитывая сотни лет истории, формирующие в этих стенах наш мир… зал мог бы быть и побольше. Набитые, как в метро в час пик, мы все тихо сидели на маленьких складных стульях, пока президент надевал медали с радужными лентами на шеи лауреатов этого года: Моргана Фримена, Джорджа Джонса, Барбры Стрейзанд, Твайлы Тарп и The Who. Я ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ПЕРЕДО МНОЙ ТВОРИТСЯ ИСТОРИЯ, И ЭТО ЗАСТАВИЛО МЕНЯ СНОВА ЗАДАВАТЬ СЕБЕ ВОПРОС: «КАК Я ВООБЩЕ ЗДЕСЬ ОКАЗАЛСЯ?»
На тот момент единственное, что оставалось сделать, прежде чем наконец отправиться на концерт, — это сфотографироваться с президентом и первой леди перед рождественской елкой Белого дома. Это решение, на обдумывание которого ушло какое-то время. Моя личная точка зрения, мягко говоря, не совпадала с политикой тогдашней администрации, поэтому я немного сомневался насчет фотографии с президентом. Несмотря на то, что эти выходные предполагались свободными от каких-либо политических разногласий, эдаким шансом собраться вместе ради искусства, было трудно выкинуть политику из головы, даже если только ради снимка перед сверкающей рождественской елкой. И снова я задавал себе вопрос: «Что я здесь делаю?»
Я подумал об отце. Что бы он сделал? Убежденный республиканец, он десятилетиями налаживал прочные отношения с людьми по обе стороны баррикад и мог выпить рюмку практически с кем угодно. Когда мы вместе проводили время на выходных, он иногда водил меня в салун на углу в Джорджтауне под названием «У Нэйтана», ежедневно принимающий десятки парней в льняных костюмах в полоску. Они выпивали, смеялись и спорили — но, что самое главное, сосуществовали. Я сидел за барной стойкой, потягивая имбирный эль, и слушал их громогласные голоса. Они обсуждали последние новости, оставаясь каждый при своем мнении и откладывая настоящие дебаты до утра понедельника, когда будет заседать Палата представителей. Это тот Вашингтон, который я знал, — место, где люди с противоположными взглядами могли вести цивилизованную беседу, не превращая ее в драку. Место, которого уже, к сожалению, больше нет.
Мы с Джордин решили встать в очередь из морских пехотинцев в парадной форме за фотографией. В конце концов нас позвали в комнату, где президент и первая леди стояли, как картонные фигурки, перед рождественской елкой, и мы приветствовали их улыбками и крепкими рукопожатиями. Первые впечатления? Президент оказался выше, чем я ожидал, а у первой леди были очень красивые голубые глаза. «Откуда ты???» — прокричал мне в лицо президент с жаром инструктора по военной подготовке. Ошеломленный, я ответил: «Ну… эээ… да тут прямо за мостом!», — указывая на Южную лужайку. Я сказал ему, что меня пригласили исполнить песню The Who в Кеннеди-центре, он улыбнулся, нас сфотографировали и выпроводили за дверь быстрее, чем вы успеете сказать: «Больше нас так не проведут».
Я думаю, что он узнал меня в коридоре внизу тем же вечером только потому, что я был единственным человеком с длинными волосами, но, когда он с гордостью назвал меня тем единственным словом, которого я так отчаянно старался избегать накануне вечером, я рассмеялся. «Если бы бар “У Нэйтана” в Джорджтауне еще работал, — подумал я, — уверен, мы бы с ним провели отличное воскресенье».
В 2010 году президент Обама вручал Полу Маккартни Гершвиновскую премию Библиотеки Конгресса, которая присуждается только одному лауреату в год за вклад в популярную музыку. По сути, это американский эквивалент посвящения в рыцари и, возможно, высшая награда для музыкантов. Планировалось выступление в Восточном зале Белого дома (видимо, я становился завсегдатаем), и, поскольку мы с Полом друзья, меня пригласили исполнить с ним «Band on the Run» на крошечной сцене в этом маленьком заполненном людьми зале. Конечно, я хватался за любую возможность сыграть с Полом не только потому, что он навсегда останется причиной, по которой я стал музыкантом, но и потому, что с ним чертовски весело играть.
Когда я приехал на репетицию в Lisner Auditorium (через дорогу от Tower Records, где я когда-то подрабатывал), меня встретила на сцене его прекрасная команда, а после небольшого разговора подошел, чтобы представиться, музыкальный руководитель. Я думал, что достаточно подготовлен, но в целом предполагал, что Пол и его группа, скорее всего, все равно возьмут всю основную работу на себя, поэтому, если я вдруг забуду слова или какой-то аккорд, меня, вероятно, даже не будет слышно. «Хорошо, Дэйв, вот твой микрофон», — сказал он, указывая на микрофонную стойку в центре сцены. «Это странно», — подумал я. «Мммм, а где будет стоять Пол?» — спросил я.
Он рассмеялся и ответил: «Пол будет сидеть прямо перед тобой рядом с президентом. Ты будешь петь всю песню сам!» Меня охватила паника, которую я пытался замаскировать вымученным энтузиазмом.
ОПЯТЬ ЖЕ, ИГРАЙ РОЛЬ, ПОКА РОЛЬ НЕ СТАНЕТ ТОБОЙ.
Мы пробежались по нескольким версиям, решили, что «сойдет для гранжа» (поговорка, которая много лет крутилась вокруг Foo Fighters), и я вернулся в гостиничный номер, чтобы репетировать песню, пока не стану чувствовать себя комфортно, играя ее перед двумя самыми важными людьми на планете, которые будут сидеть плечом к плечу в шести футах от меня. Это серьезно, да и лайн-ап тоже неслабый. Стиви Уандер, Элвис Костелло, Джек Уайт, Эммилу Харрис и Фейт Хилл — все они исполняли классические произведения Пола, так что по сравнению с уровнем других исполнителей я чувствовал себя ничтожеством. Я еще никогда не нервничал так сильно, и на то были веские причины.
Во время саундчека во второй половине дня все исполнители ходили туда-сюда по Белому дому, поддерживая друг друга и