мне тогда предвещал, не произошло.

— Может, потому и не произошло? — неожиданно спокойно уточнил отец. — Просто твое упрямство не дало тебе себя до конца разрушить? Ты так меня ненавидел, что из принципа стал жить по-другому.

— Я тебя не ненавидел. Видеть не хотел, как и ты меня, но не более того. Я просто жил и живу своей жизнью. Не той, которую ты расписал для меня от и до, а своей собственной. Не самой благоустроенной, не самой яркой, но она меня устраивает.

— Это-то я вижу. — Отец глянул в сторону Изольды, которая запивала шампанским тарталетку с красной икрой. — В каком злачном месте ты ее нашел?

— Если девушка не пожелала во всем с тобой соглашаться, это не значит, что она потаскуха. Это как раз об обратном свидетельствует.

— Я всегда говорю то, что думаю. — Прищурил левый глаз отец, была у него такая привычка. — И в людях немного разбираюсь. Не верь ей, сын, она тебя только использует. Правда, даже представить не могу, какая у этой красотки корысть. Денег у тебя нет, влияния тоже, в архиве твоем один мусор хранится.

— А как же ты, великий и могучий? — не удержался я от колкости. — Может, она к тебе через меня хочет подобраться?

— Дураком был, дураком и остался, — вздохнул отец. — Впрочем, в той жизни, что ты себе выбрал, большого ума и не нужно, хватит малого.

А вот сейчас он врет, и я это хорошо вижу. Завертелись у него в голове шестереночки и колесики, что гарантирует мне и Изольде в ближайшее время ряд проблем.

Черт меня в этот театр понес…

— Пойду. — Отец было двинулся вперед, но тут же остановился. — Да, вот еще что… Если захочешь права получить, можешь это сделать. Запрет в ГИБДД снят. И машина твоя — она у нас в гараже стоит, в петровском доме.

— Видел, — ответил ему я. — Очень удивился. Спасибо, но нет. Я привык к муниципальному транспорту, в нем и вздремнуть можно, и книжку почитать. За все это время я за руль садился два раза, да и то лишь по исключительной надобности. И даже не тянет.

Ничего на это мне отец не ответил, только кивнул коротко и направился к выходу.

— Суровый у тебя родитель. — Сразу же после этого подошла ко мне Изольда, держа в руках бокал с вином. — Как ты с ним жил?

— Сначала счастливо, потом с трудом, потом никак, — отозвался я рассеянно. — Он такой, какой есть, другого не выдадут. Но это мой отец, потому попрошу тебя воздержаться от каких-либо комментариев произошедшего. Это в наших обоюдных интересах, поверь.

— Как скажешь, дорогой, — легко согласилась ведьма и осушила бокал до дна. — Слушай, там, кажется, уже людей в зал пускают. Пошли, что ли, чего ждать?

— Сначала давай выпьем, — подумав, предложил я. — Если ты не против.

— Я? — искристо рассмеялась Изольда. — Никогда!

Меня разбудили лучи утреннего солнца, они нестерпимо жгли глаза даже сквозь закрытые веки. Следом к этому добавился похмельный бой барабанов в голове и резь в пересохшем горле.

По ходу, я вчера нарезался в лоскуты, впервые за много лет. А кто виноват? Отец, кто еще? Вот не было его в поле моего зрения — и я жил чинно и спокойно, почти по заветам ЗОЖ. Даже статус Хранителя кладов и очень странные знакомства с очень странными существами не выбили меня из седла. Но стоило появиться в поле зрения родителю — и нате вам, я испытываю давно забытые ощущения из серии «бодун средней тяжести». До «офигеть какой кошмар» мое состояние не дотягивает, врать не стану, но средняя имеет место быть.

— О-о-о-ох! — Я все же разлепил глаза и сразу об этом пожалел — так по ним резануло светом.

А я, оказывается, еще и не дома. Совсем весело. Нет, где именно я нахожусь, гадать не приходится, тут вариантов не так и много, но обстоятельство это не сильно радостное. И печальнее всего то, что я напрочь не помню, как именно я оказался в этой милой квартирке.

Вот не вел я светскую жизнь столько лет, и нечего было по новой начинать.

— Очнулся? — раздался звонкий голос, по полу прошуршали легкие шаги, и в поле моего зрения появилось очаровательное девичье личико, причем невероятно юное. — Ну ты здоров спать! И храпеть тоже!

Все бы ничего, но эту русоволосую симпампульку я не знал совершенно.

— Ты кто? — с трудом выдавил я из себя пару слов. — А?

— То есть? — Девчушка расстроенно захлопала голубыми глазами. — Как же так? Ты же мне вчера… Мы же с тобой… Как же?! Я ведь поверила тебе! Я же самое дорогое, что от остальных берегла… А ты!

Ее губы задрожали, по румяной щеке проползла одинокая слезинка, предвестница скорого соленого водопада.

Новое дело. И еще… Надеюсь, ей восемнадцать-то есть, а то ведь совсем лихо дело может обернуться.

Стоп. А это что такое на туалетном столике за спиной совсем уж запечалившейся юной красавицы стоит, что за фотография?

Изольда. Она, родимая, в компании подруг, надо думать, из ее же ковена. Гора с плеч, значит, все же я там, где и думал, а эта засранка просто-напросто морочит мне голову. Вряд ли моя вчерашняя спутница стала бы ее привлекать к нашим забавам, она для этого слишком самолюбива и эгоистична. Скорее всего, она вызвала данную милашку для того, чтобы за мной приглядеть, а сама куда-то ни свет ни заря смылась.

Вот только куда? И зачем? Надеюсь, я вчера ничего лишнего ей не наговорил? Такого, что с утра надо не по телефону, а лично главе ковена докладывать.

А эту шутницу я сейчас проучу как следует, она узнает у меня, как над больными людьми издеваться.

— Зря, — просипел я, ощутив, что слова все же стали выползать из горла полегче. — Нашему брату верить не надо, особенно когда он хорошенько поддал и женского тела хочет. Ох, как башка гудит! Да ладно тебе, не хнычь, тоже мне проблема. Всякая девка раньше или позже бабой становится, так уж в миру заведено. А что под пьянь у нас с тобой все закрутилось… Ничего. Зато ты сразу узнала, что жизнь — боль. Нет в ней романтики, это не кино и не сериал.

Я, поморщившись, встал с кровати, причем предсказуемо выяснилось, что из одежды на мне только редкий волосяной покров, потянулся, не обращая внимания на слегка обалдевшую от происходящего деваху, как видно, ожидавшую несколько другую реакцию на свои слова, демонстративно почесал сначала пах, а после зад,