Девушка опять на него задумчиво посмотрела.

– Знаешь, кому бы другому я этого не сказала, он бы меня за это ударил, но… мне иногда кажется, ты похож на женщину.

– Вот это новость. – Данила не обиделся, он захохотал. – А почему, можно узнать?

– Ты иногда видишь и чувствуешь то, что не положено мужчине.

– Кем не положено?

– Богами.

Данила фыркнул.

– Есть вещуны и иные ведающие люди, но ты не такой. Ты другой, – в очередной раз сказала девушка. – Поэтому ты обратил внимание на меня, тогда в Новгороде, понял, что я доношу боярину на других.

Улада опять потерлась щекой, как кошечка, словно заглаживала вину перед хозяином или боялась, что Данила обидится.

– А тот боярин, что же, он тоже был другой?

– Нет, что ты, он у ромеев это подглядел. Они горазды на всякие выдумки.

– Тогда ромеи, выходит, другие?

– Нет, не знаю, как объяснить… Ты внимательный, заботливый, обращаешь внимание на то, на что мужчины обычно и глаз не бросят. А ромеи, они хитрые и злые, только о себе думают и мошне своей. – Данила хмыкнул про себя после такой характеристики. – А ты такой… чуткий, но к простым людям.

– А другие, значит, не чуткие.

– Чуткие, – всерьез сказала Улада, – но к другому; бывает, воин лежит в постели, и думаешь, тебе ничего не стоит ему горло перехватить, но стоит к ножу потянуться, он сразу зашевелится, а если за рукоять схватить, так сразу и проснется. – Теперь Молодцов внимательно слушал, не перебивая. – А иной взглянет раз на тебя и все про тебя поймет, как батька твой Воислав, к примеру. У тебя же к простым, вроде бы незаметным вещам внимание есть. Понимаешь?

– Вроде бы… – Данила задумчиво почесал за ухом.

– А еще ты добрый. – Улада обхватила его шею, подтянулась, поцеловала долго в губы.

– Ну всего захвалила, – ответил Молодцов, смакуя вкус девушки на языке. – Ладно, я отлучусь ненадолго, сейчас вернусь.

Не успел он слезть с кровати, как Улада подала ему сапоги.

– Спасибо, – рассеянно сказал он, надевая обувь.

Как был, в одних штанах и с голым торсом, вышел на морозный воздух. Вдохнул! Ах, хорошо все-таки, что в домах топят по-черному, заметно и непривычно для него, особенно на улице.

Налюбовавшись на красный шар солнца, заходящий в забор подворья, Молодцов, похрустывая снежком, подошел к бочке, из которой поили скот, разбил на ней лед и несколько раз ополоснулся.

Бррр… вот теперь стало совсем хорошо, Данила побежал обратно, как заяц в брачный период, прыгая через две ступеньки, в теплые объятия своей любимой.

– А вот и я, – поздоровался, по давнишней привычке наступил носком одного сапога на пятку другого, разуваясь. Нисколько не заботясь при этом о сохранности обуви, которая тут стоила огромных денег, даже дороже одежды, потому что все стоящие сапоги проклеивали драгоценным рыбьим клеем, да еще несколькими сортами, прямо как боевые луки.

– Ну ты что, Даниил? – добродушно укорила его Улада, сама непосредственность; она опять опустилась на колени и сняла второй сапог.

– Улада, а ты чего? – в свою очередь, спросил Молодцов.

– Ну я же тебе почти жена, а жена должна снимать с мужа сапоги, как иначе.

– Ой, родная, ну что за… – он чуть не сказал, «Средневековье», – такие обычаи. Ты моя невеста, и мне не важно, чтобы мне что-то там снимала. – Данила поднял Уладу под плечи, а потом легко взял на руки, отнес на их ложе. – Ну что, договорились?

Девушка опять молчала, ох, ну кто их поймет.

– Что не так, ладушка моя?

– Ты не хочешь, чтобы я тебе была как настоящая жена, да?

– Что, ну вот с чего ты взяла, что я не хочу, чтобы сапоги мне снимала?

Молчание.

– Ой, ну ладно, снимай что хочешь, я не против.

– Даниил, я видела таких мужчин, они хотят, чтобы у них были жены, но как бы и не жены. Они только и думают, как погулять на капищах Волоха. – Девушка старательно прятала взгляд, а Данила не понял, что она имеет в виду. – И жен своих на праздниках отдают просто так, потому что им так нравится. – Теперь Молодцов въехал. – И теперь ты, Даниил, ты знаешь, кем я была раньше, ты сделал меня своей невестой, а теперь не хочешь…

Молодцов ласково взял ее за подбородок и повернул очаровательное личико к себе.

– Ты моя, – сказал он, глядя в глаза Уладе. – Мне плевать, кем ты была раньше, плевать на обычаи. Я полюбил тебя и взял с собой потому, что ты была добрая, ласковая и искренняя. Только это для меня важно. Только ты и я. Все!

Данила обнял, Улада уткнулась носиком в его шею, глаза ее были влажные.

– Хорошо, Молодец, пусть так, я тебе верю.

Данила крепче сжал объятия, потому что он не соврал, но вспомнил ту, которая ему первой помогла бескорыстно.

В комнату к ним без стука, не чинясь, вошел Скорохват. На дворе стояло даже уже не утро, и народ во дворе работал вовсю. В поступке южанина не было ни наглости, ни оскорбления, здесь просто по-другому относятся к обнаженному телу; вот если бы Скорохват с Улады платок сбил, тогда да, за это можно запросто на поединок вызвать.

– Вставай, Даниил, надевай броню, внизу тебя жду.

– А что такое? Копченые, биться идем?

– Нет, рядиться с другими сотнями.

Рядиться – это торговаться, похоже, намечаются деловые переговоры, а это статусное мероприятие, в котором обережники будут играть роль силовой и моральной поддержки. Ведь как здесь считается: если у тебя охрана не лохи, в хорошей броне и при дорогом оружии, значит, и ты парень непростой, к тебе стоит прислушаться. Скорохват только подтвердил эти мысли:

– И оденься покрасивее!

Покрасивее – это значит напялить на себя почти весь набор драгоценностей, что у тебя имеется.

– Как скажешь! – потягиваясь и одновременно разминаясь, ответил Данила.

Улада и здесь не осталась в стороне, подала ему поддоспешную куртку и помогала облачаться, тоже не абы как, с пониманием, какие шнурки куда продеваются.

Закончив с броней, Данила навесил себе на руки пару браслетов и кольца на пальцы, которые у него накопились за время его приключений. Или Улада их заработала, трудясь в поте лица на подворье купцов. Ну и в завершение Молодцов надел на шею серебряную гривну, круг из переплетенной драгоценной проволоки.

– Подожди, – попросила Улада, убежала к сундуку, достала из его недр платок ярко-красного цвета и повязала его Даниле повыше гривны. По ощущениям, из дорогой ткани, может, даже шелк, одна из разновидностей, которые Молодцов, к своему позору, так и не научился различать.

– Спасибо.

– Так лучше. Иди и будь осторожен. – Улада чмокнула напоследок Данилу в щеку.