получаться. Наслаждение, которое я испытывала, разучивая танцы, рассказывая в танце какую-то историю, выражая чувства, – это ни с чем не сравнить. Меня приглашали на просмотры, одни – легкие, другие – не очень. Одни я проходила блестяще, на других с треском проваливалась, но всякий раз поднималась и шла вперед. Я была популярна в Вест-Энде, я много выступала, и тело подчинялось любым изменениям и требованиям, если на кону стояло очередное выступление. Я получала довольно прилично, на это можно было хорошо жить, и у меня завязались отношения с Карлосом, хореографом и великолепным танцором. Мы начали вести бальные танцы в нашем районе. У нас был музыкальный автомат, похожий на тот, что сейчас стоит в библиотеке общих вещей. Когда я его увидела, то вспомнила сперва много приятного, а затем и остальное, чего я хотела, но потеряла.

Карлос – прекрасный человек, это я все испортила. Мы были вместе восемь месяцев, молодые, энергичные. Мы работали, танцевали, жили в Лондоне на зависть всем друзьям. Видимо, моя жизнь разительно отличалась от привычных представлений моих родственников, поэтому им сложно было меня понять. Они восторженно заахали, познакомившись с Карлосом, и между собой назвали его первым моим правильным поступком в жизни. Они сочли его обаятельным, очень красивым и надежной опорой для такой легкомысленной фифы, как я.

– И что произошло?

– Я вывихнула колено, и началась полоса травм: колено, щиколотка, потом бедро. Я вынужденно пропускала прослушивания, бесясь от необходимости дать ноге отдых. Я начала ссориться с Карлосом; бо́льшая часть того, что я ему наговорила, была сказана в сердцах.

– Он не захотел быть рядом с тобой в болезни?

– Отчего же, он понимал мое отчаянье, сам с подобным сталкивался. Но я забеременела – неожиданно для нас обоих – и окончательно удивила себя тем, что очень обрадовалась. Мне было двадцать с небольшим, я как-то не задумывалась о детях и не знала, хочу ли вообще становиться матерью. Я увлеченно строила карьеру, воплощая в жизнь давнюю мечту. И вдруг мне страстно захотелось родить девочку или мальчика, которых я научу танцевать… – Она улыбнулась. – Мы с Карлосом научим. Однако на тринадцатой неделе случился выкидыш.

– Сочувствую, это настоящее горе.

– После этого у меня началась одержимость идеей родить, больше я ни о чем думать не могла. Карлос был двумя руками за, но и следующая беременность тоже закончилась выкидышем. После этого все стало разваливаться. Карлос старался изо всех сил, но моя нога после травм толком не восстанавливалась, а тело отказывалось принимать материнство. Карлос забросил работу, чтобы быть рядом со мной. Он предлагал вместе открыть школу танцев, давал мне денег, чтобы я пошла в университет изучать танцевальную психотерапию, но это меня не интересовало, я хотела только танцевать. И тут умирает папа. Это меня чуть не доконало. Я приехала в Кловердейл на похороны, чтобы поддержать маму и Дженнифер, но ничего не стала им рассказывать. Им и без меня было тяжело. Вернулась к Карлосу. Мы ссорились, мирились, конца-краю этому не было видно, и наконец он уже не смог это выносить.

– Он от вас ушел?

– Во мне был огромный ком горя и обиды. Я отталкивала Карлоса, и однажды он решил, что с него довольно. После расставания я держалась, притворялась, что счастлива, что нарочно бросила танцы ради занятий поинтереснее. Я пересказывала свои приключения маме – она жадно слушала мои истории и безмерно восхищалась, особенно когда тяжело заболела. Умирающая не заслуживала несчастья в виде дочери, у которой не клеится жизнь. Я наведывалась к ней как можно чаще и делала вид, что у меня все благополучно. Задержись я в Кловердейле хоть ненадолго – и конец притворству. Я не хотела, чтобы мама запомнила меня неудачницей, из которой ничего не вышло. Я не могла танцевать, карьера, которой мама хвасталась всем своим подругам, бесславно закончилась. У нее были внучки от Дженнифер, в которых она души не чаяла, а я… у меня все было черт-те как. Поэтому я стала Айлой-клоунессой, от выходок которой мама приходила в восторг.

Айла улыбнулась своим воспоминаниям.

– Представляешь, она с восторгом рассказывала о моих подвигах всему Кловердейлу. Я увлеклась экстремальными видами спорта, чтобы забыть свое жалкое существование и грандиозный облом несбывшейся мечты. Я поднималась на ледник в Колорадо, прыгала с тарзанки в Новой Зеландии, спускалась на плоту по горным рекам, пробовала вулканический серфинг…

– Тогда ты и сделала татуировку?

Айла снова улыбнулась, повторив слова, навсегда въевшиеся в кожу:

– «Отказываюсь идти ко дну». Именно так я себя чувствовала. Жизнь подкидывала мне крученые мячи, больше похожие на гранаты, но я не собиралась сдаваться без борьбы. Где-то увидела этот рисунок, девиз тронул душу, и – вот. Тавро на всю жизнь.

– Я нахожу это… сексуальным.

– Вот как? – Взгляд, которым они обменялись, не оставил у Адама сомнений насчет чувств Айлы. Воздух в кухне вдруг наполнился энергией, которой хватило бы, чтобы осветить весь Кловердейл.

– Грустно, что мне нечего рассказать маме и папе, чтобы у них появился повод для гордости за меня.

– Уверен, они и без того гордились тобой.

– Надеюсь.

– Можно я спрошу, что изменилось? – осторожно начал Адам. – Отчего ты в конце концов решила вернуться в Кловердейл?

– Когда мама умерла, я иначе взглянула на свою жизнь. Исчезло то, от чего я бежала, что гнало меня в дорогу. После Карлоса мне необходимо было… ну, клин клином… и это превратилось в привычку, в которой теперь отпала необходимость. Я работала в барах, собирала фрукты, даже побывала телохранительницей. Я перебрала много профессий, но у меня не было дома. Когда мы с Дженнифер договорились, что коттедж надо привести в порядок, прежде чем выставлять на продажу, я решила, что лучше заняться этим самой, чем кого-то нанимать за деньги. Хотела пожить в родном доме и убедиться, что я не ошиблась, вернувшись в Кловердейл.

– И что, это чувство пришло?

– Мне кажется, да. – Айла снова взяла его за руку. – Я была в жутком состоянии, Адам, в полном раздрае. Мне не просто было одиноко – во мне жила ноющая, изматывающая боль, эта боль началась от изоляции, в которой я оказалась из-за своего вечного бегства. Бегство же не спасает – прошлое всегда караулит рядом, и, только когда остановишься и без страха взглянешь на него, открывается какой-то реальный путь вперед.

Он сглотнул от беспощадной правды сказанного. Айла и не знает, как она права. Он хотел сказать ей все, открыться, как она открылась ему, но как? Она посмотрит на него другими глазами. Она