– Правильно говорили. А кто отказывался, тому голову отрубали. Так и Никифору снесли.

– Жалко Верлиоку, – искренне вздохнул Шайтан-оглы. – Добрый был налетчик! Но и ты молодец. Не побоялся к волку в зубы. Одобряю храбрых. Если бы я тогда знал, что ты фараон, – не убил бы!

– Как же ты под землей-то оказался? – посочувствовал Алексей. – Скучно, холодно и сыро. Только люмбаго наживать. Может, уйти тебе из Москвы?

– Да я у своих бываю, когда захочу, – бодро ответил Шайтан-оглы. – Недавно вот в Арженовке кулачный бой смотрел. А не хочешь хоть с моим Микиткой сразиться? Силу не растерял?

Великан тут же сделал от лаза шаг к Лыкову.

– Не жалко тебе юношу? – спросил тот.

– Нет, а что? Он могутный! Ты спробуй!

– Некогда, Шайтан-оглы. Я сюда не баловаться пришел.

– Ладно, – «иван» сразу посерьезнел. – Говори, что у тебя за дело.

– Неделю назад или раньше некто Агейчев убил у вас в городе молодую женщину, француженку. Сам Агейчев – бывший…

– Знаю, – перебил Лыкова «губернатор».

– Так вот, вопрос: не просил он ваших спрятать труп? Здесь, в каменоломнях.

– Просил, – лаконично ответил Шайтан-оглы. Лыков даже растерялся: так быстро и просто он узнал правду!

– И что ваши?

– Спрятали, как он хотел, – спокойно сообщил «иван». – Есть такие места, где никто не сыщет. Сто рублей взяли с него.

Алексей помолчал, потом не удержался и спросил:

– Скажи, почему ты мне это говоришь? Фартового выдал…

– Агейчев не фартовый, а просто отрепье. Много зла тут сотворил, когда сыщиком был… А ты хоть и из «чертовой роты»[41], но порядочный. Потом, уговора молчать не было. А мои слова к делу не пришьешь.

– Взгляни, пожалуйста: это она? – надворный советник протянул собеседнику фотокарточку француженки.

Тот взял и сказал через плечо:

– Посвети!

Микитка зажег спичку.

– Она.

Пламя тут же потушили. Осторожничает «губернатор» подземелья! Лыков полез за деньгами, вложил в ладонь Шайтан-оглы банкноты.

– Спасибо тебе!

Тот стал на ощупь пересчитывать бумажки и вдруг рассердился:

– Лыков! Ты что, в меняльную лавку пришел?! Как я тебе в темноте сдачу дам?

– Какую сдачу? – не понял сыщик.

– Такую! Договорились на полсотни, а ты сколь сунул? Двести!

– Я и Горсткину сказал: двести.

«Иван» помолчал, потом хихикнул:

– Вот черт одноногий! Решил Департаменту полиции наличность сэкономить…

Лыков пояснил:

– Это мои деньги, департамент на такое не дает.

Шайтан-оглы присвистнул:

– Ты что, товарища выручаешь? Почему сразу не сказал? Возьми соргу[42]обратно!

– Нет, он мне не товарищ, просто человек, – поторопился внести ясность сыщик. – Посторонний. И даже не очень умный. Мне пришлось сунуть его в цинтовку[43]. Агейчев смастерил ложные улики. Жалко.

– А… Ну, тогда это меня не касается. Сдачи не жди!

«Губернатор» сунул деньги в карман и протянул сыщику крепкую руку:

– Бывай, Лыков! Появятся лишние средства – заходи!

В кромешной тьме, спотыкаясь об кочки, Алексей вернулся в Живодерную слободу. Вот же дикое место! Не зря «люди мешка и веревки»[44]его обожают. Жуть! Ни одного фонаря. То и дело попадаются пьяные, возле кабака разгул, жарит гармоника и лежат вповалку люди. Кто-то тянет «Собачка верная, зверек, заплачет у ворот…», кто-то назло ему выкрикивает «Ланцов бежать собрался…». Сыщик старался быстрее проскочить, но его уже заметили, и трое оборванцев потянулись следом. Ребята на бойнях крепкие, к дракам привычные – не хватало еще получить от них по морде! Лыков поднажал, местные не отставали. Он хотел было задать стрекача, но невовремя вспомнил, как драпал по Газовой. Так и трусом заделаешься! Алексей развернулся и решительно шагнул к преследователям.

– Чего надо?

Ребята замялись, но самый рослый дерзко спросил:

– А ты кто такой?

Удар – и парень кубарем покатился по земле.

– Еще вопросы есть?

– Да мы так… покурить спросить…

– Брысь!

Отделавшись от шпанки, Лыков пошел искать пролетку. Возле нее тоже что-то происходило. Четверо обступили экипаж со всех сторон. Слышался спокойный, рассудительный голос Решетова:

– …Не твое дело, дурак, кого я здесь дожидаюсь. Вот начну сейчас тебе зубы пересчитывать да лишние и сыщу.

– Ён еще и хамит! – возмутился абориген. – А…

Тут сзади подоспел Лыков и от души приложил ему кулаком по загривку. Остальные разбежались, лишь одного Антон сумел ожечь кнутом.

Пролетка выехала на Калужскую. Рогожец невозмутимо поинтересовался:

– Ну, вызнал что хотел?

– Да. Все как я и думал. Спасибо вам, ребята!

– Обращайся…

Они миновали ограду Нескучного сада, разошлись с полицейским отрядом возле Арестного дома. Окраина Москвы сменилась Замоскворечьем, и стало людно.

– У нас заночуешь или как? – спросил Решетов, когда они по Зацепскому валу въехали на Краснохолмский мост.

– Нет, мне пора на службу. Доставь меня, пожалуйста, до вокзала.

– А вещи?

– Вещи уже там.

Антон легонько тронул кобылу вожжами:

– Н-но, веселая!

На Каланчевской площади они простились. Решетов укатил, как всегда невозмутимый, а Лыков отправился выправлять билет на ближайший поезд. В кассе ничего приличного не оказалось, только третий класс. Сыщик растолкал дежурного по вокзалу, нагнал на него страху и получил в свое распоряжение целое отделение[45]из брони МВД. Он лег, не раздеваясь, и тут же уснул.

Лыков решил не показываться ни на службе, ни дома. Ему нужно было подумать. Прямо с вокзала сыщик поехал на Тверскую. Послал коридорного в трактир за обедом, принял ванну и, сытый и чистый, сел за письменный стол. Окна конспиративной квартиры выходили на безлюдный двор. Размышлять никто не мешал.