Его ответ звучал несколько скованно:

— Она умерла от внутреннего кровотечения через день или два после того, как ты ушел.

— Внутреннего кровотечения? — тупо повторил я, испытывая острую жалость к молодой женщине, к ее мужу и ее матери, которые ожидали снаружи результатов операции. — Откуда вдруг взялось внутреннее кровотечение? — Приступ ярости снова накатил на меня. — Я помню каждую минуту этой операции. Помню все до мельчайших подробностей. И когда мы были в Индии, я не забывал о ней. Это была заурядная операция, вполне простая.

— Согласен, — подтвердил он удрученно. — Это была наша ошибка. Мы тоже думали, что это простая операция. Но она не была простой. Начавшееся кровотечение привело к общему заражению, а Хишин так и не смог определить его источник.

— А что показало вскрытие? — не отставал я.

— Все было в норме. Абсолютная загадка.

— Загадка? — с презрением и насмешкой я набросился на него, как если бы он лично был ответственным за эту смерть. — Какая загадка? Для того, чтобы назвать это загадкой, вовсе не нужно быть врачом.

Пришло ли уже время поговорить о женитьбе? Если да, то автор, предлагающий свой идеал женитьбы в этой главе должен начать работу по разрушению той твердой серой оболочки, тех стенок раковины, окружающей холостяцкую жизнь, в которую он поместил своего героя, который в эту минуту зимних сумерек мастерски, но и ответственно проводит свой мотоцикл в стремительном потоке дорожного движения в Тель-Авиве, бросая ничего не значащие косые взгляды налево и направо ~ к примеру, на эту вот женщину за рулем автомобиля, с сигаретой в руке, но смотрит на нее не потому, что соскучился по виду приятного женского личика, а в неубывающей надежде увидеть свою знакомую.

Но теперь вернемся к женитьбе. К женитьбе, которая порой выглядит как простая, сама собой разумеющаяся вещь, происходящая совершенно естественным путем, но при этом обязанная быть трудной и предполагающей, как минимум, наличие немалого упорства. С таким же успехом, кажется, этот акт может быть назван неестественным и даже абсурдным, как если бы мы увидели пару больших сильных птиц, влекомых на цепи раздражительным близоруким типом, который таинственно появляется в первой части этой книги и вновь возникает во второй, нимало не теряя своей восхитительной загадочности, поскольку обладает отвратительной привычкой неожиданно появляться ночью в личине давнего полузабытого родственника — неожиданно появляться из стенного шкафа спальни, таща за собой двух хищных птиц, которые выглядят сейчас ручными и покорными, что при ближайшем рассмотрении объясняется, лишь тем, что они прикованы друг к другу.

«Может быть, вам следует освободить их — и пусть летят, куда вздумается?» — предлагаем мы из дружеского сострадания. «Освободить?» — в изумлении отвечает он с разочарованием, и даже с досадой, и еще тверже держит цепь в своей руке. «Как я могу это сделать? Ведь они женаты». «Женаты?» В ночной тиши мы не можем удержаться от смеха и вынуждены даже податься вперед, чтобы лучше разглядеть странную пару, стоящую в счастливом безразличии, касаясь друг друга хвостами. Мы снова давимся смехом. Но мы опоздали и уже не можем получить ответ на свой вопрос, который наш необдуманный хохот заставил звучать легкомысленно, ибо в эту минуту эта пара степенно потащилась дальше, теряя золото перьев и согбенно, неслышной походкой продолжила свой путь, оставляя в неизвестности тайну их женитьбы, ее скрытые цели, их связи, их безмолвную верность ее достижения и ее крах. Сейчас эта тайна шествует впереди, ее лицо неумолимо, ее глаза печальны, груз ответственности пригибает ее, ничего не объясняя до конца и всегда находя этому оправдание, а цепь, намотанная на его ладонь, трепещет и звенит, как маленький колокольчик.

* * *

Когда я добрался до палаты, Хишин как раз совершал обход. Сначала, увидев меня, он решил уклониться от встречи и проскользнул к себе в кабинет, но затем передумал, вышел, остановился прямо передо мной и тепло обнял меня за плечи.

— Я все о вас знаю, — сказал он громким шепотом. — Большой успех… Я горжусь своим выбором. И Эйнат я видел тоже… Я внимательно ее обследовал… и я на вашей стороне на все сто процентов. Не только по диагнозу, но и в вопросе о срочном переливании крови. Я сказал об этом Лазарам… Это была блестящая идея пригласить врача, который по закалке тверже любой стали. И если возникают некоторые незначительные расхождения в мнениях, как например, у меня с моим старым другом Левиным, который относится к переливанию крови, как пустому к ненужному мероприятию, — не обращайте на это внимания. Ибо профессор Левин — человек замечательный, но со странностями и очень гордый, который склонен думать, что это он открыл гепатит. И не огорчайтесь тому, что вы от него услышите, ибо он сказал мне, что хочет с вами поговорить. Советую выслушать его терпеливо, вежливо кивайте головой, но не забывайте, что я на вашей стороне, особенно с психологической точки зрения; если помните, я не раз говорил вам, что психология не менее важна, чем нож в ваших руках. — И он весело помахал воображаемым ножом.

Но мне неинтересно было снова выслушивать рассуждения о его вере в важность психологии. Все, чего я хотел, это немедленного и ясного ответа — готов ли он поддержать произведенное мною переливание крови, поскольку сам я со странным чувством думал о тонкой прозрачной трубке, бесшумно перекачивавшей кровь между двумя кроватями в Варанаси, в то время как внизу, под окнами, людские толпы устремлялись к Гангу.

— Но чем недоволен профессор Левин? — в отчаянии спросил я и, не дожидаясь его ответа, быстро и сердито назвал ему результаты тестов, которые помнил наизусть. Две трансаминазы, одна из которых поднялась с сорока до ста восьмидесяти, а другая до ста пятидесяти восьми, уровень билирубина достиг тридцати, что заставляет предполагать повреждение системы коагуляции.

— Так в чем моя ошибка? — требовал я ответа. — В чем?

Но Хишин только замахал руками.

— Пожалуйста, дружище, не надо обвинять меня. Меня уже обвинили в том, что я ваш абсолютный поклонник. — И он подмигнул сначала мне, а затем медсестре, стоявшей рядом, и соединил ладони вместе, прижав их к сердцу в несвойственном ему прежде индийском приветственном жесте, который поразил меня своим изяществом. — Умоляю, не вешайте этот груз на меня — я никогда по-настоящему не понимал, что там происходит с нашей печенью. И именно для этого мы и пригласили профессора Левина. Похоже, что он — единственный, кто разбирается в этом вопросе. Я же могу от печени только отрезать кусок. — И он снова захохотал и крепко меня обнял. — Нет, нет, доктор Рубин, не тратьте свою энергию, потому что я в самом деле большой ваш поклонник, иначе я не послал бы вас в Индию… и я рад, что и другие думают о вас так же, как я.

Я мгновенно понял, кого он имеет в виду, и ощущение счастья было столь неожиданным и ошеломляющим, что кровь бросилась мне в лицо. Я опустил глаза и ничего не сказал. Зато разговорчивость напала на Хишина, и с той же скоростью, с которой он во время операций накладывал точные, элегантные швы, он обнял меня за плечи, отослал дежурную сестру и подтолкнул ко входу в свой офис. Закрыв дверь, он усадил меня в кресло и сказал: