нет… Мне даже в голову не приходило, что рано или поздно он вернется. И обо всем узнает. И ему будет неприятно. А ведь меня Абрамян предупреждал, что дядя Миша лицемерный, подлый и людей не любит. Я ему тогда не поверил. Это что, правда?

– К сожалению, правда, сынок, – горько усмехнулся Николай. – И с этой правдой тебе придется разбираться самому.

* * *

Юрий Губанов

Похоже, отец беспокоился не напрасно: чувствовал себя Юра не вполне здоровым, но встречу с Татьяной Васильевной Дорошиной отменять и не подумал. Отпуск надо использовать по полной, потому что потом со свободным временем будет очень напряженно и хочется успеть как можно больше. Весь личный состав московской милиции уже предупредили, что ко времени проведения Олимпийских игр необходимо будет тщательнейшим образом вычистить город, освободить его от присутствия «криминального элемента» и вообще всех, кто тем или иным образом может нарушить общественный порядок и подпортить идеальную картинку столицы лучшей в мире страны. А с момента, когда начнут съезжаться участники, журналисты и многочисленные гости, всех переведут на усиление. Тогда уже не только головы не поднимешь – лишний вдох не сделаешь.

Как и предупреждала Татьяна, Нателла Давидовна Орбели не согласилась на визит молодого оперативника, но кое-какую информацию Дорошина от нее привезла.

После достопамятной репетиции Константин Левшин устроил скандал в дирекции, требовал увольнения обоих концертмейстеров, кричал, что не позволит устраивать балаган в угоду каким-то там тенорам, непонятно где учившимся. Он был уверен, что все немедленно учтут его требования и пойдут навстречу, однако этого не произошло: Левшин и знать не знал, что месяцем ранее из Берлинского оперного театра пришел вызов на Нателлу Орбели. Ее приглашали готовить постановку «Пиковой дамы», где партию Лизы должна была исполнять очень известная сопрано, которая уже работала с Нателлой в Пражской опере, была в восторге от советского концертмейстера и поставила участие Орбели в качестве обязательного условия. Дело в том, что в Большом театре на постановку оперного спектакля обычно отводится два-три месяца, а в европейских странах могут все сделать за пару недель, и нужен очень опытный высококлассный концертмейстер, чтобы уложиться в такие сжатые сроки. Приглашение, как и положено, было отправлено в ЦК, оттуда – в КГБ для проверки благонадежности, потом снова ушло в ЦК для принятия окончательного решения. Никто не сомневался, что все будет в порядке: Орбели проходила эти проверки не один раз, в поездках вела себя безупречно, не получив ни одного замечания от куратора. Гонорар предлагался весьма внушительный, и поскольку почти весь он пойдет в государственную казну, никто и мысли не допускал, что эту командировку можно не разрешить. Стране нужна валюта. И нужны те, кто ее приносит.

А Константин Левшин пока что приносил только советские рубли. Его постарались успокоить, но из благих побуждений ничего не вышло. Баритон продолжал ходить по инстанциям, громогласно возмущаться, рассказывать нелепые гадости об Анне Труфановой, теноре Астахове и даже о самой Нателле Орбели. Дошел аж до отдела культуры ЦК КПСС.

С «Фауста» его сняли после первого же скандала в дирекции Большого театра. На «Тоске» и «Трубадуре», в которых он в то время блистал, заменяли исполнителями из второго состава. Нахальный скандалист, который позволял себе чрезмерно увлекаться спиртным и вообще «слишком много об себе понимал», всем изрядно надоел. И когда он, будучи в весьма нетрезвом состоянии, заявился к главному редактору газеты «Советская культура» с требованием написать разгромную статью о нравах и порядках в Большом театре, сверху поступила команда утихомирить буйного. Как только Левшин в очередной раз «широко гулял» в ресторане Дома актера, его без труда спровоцировали на дебош с дракой, вызвали милицию, составили протокол, возбудили дело о хулиганстве, после чего последовало совершенно обоснованное и понятное увольнение из Большого и исключение из партии. Сразу после увольнения уголовную статью переквалифицировали на административную, все обошлось семью сутками и штрафом.

Левшина приютили в Гнесинке, сперва даже позволили что-то преподавать, но он мгновенно перессорился со всеми, кто попадался на его пути. Хуже того, начал использовать своих поклонниц для того, чтобы отвратительно и мелко мстить и Анне Труфановой, и Нателле Давидовне. Довел до сведения обожавших его восторженных девиц, что эти две «мерзкие бабы» сговорились против талантливого певца, чтобы выжить его из театра, дабы освободить место для любовника Труфановой. Всем, более или менее знакомым с механизмами работы театров, было отлично известно, что набирают артистов по конкурсу, а не для того, чтобы занять свободный стул. И схема «убрать одного, чтобы взяли другого» не проходит никак. Этот другой должен будет пройти конкурс и оказаться лучшим из многих прочих участников. Гарантировать такой результат не может никто. Если, конечно, не будет предварительного звонка «сверху». Но влюбленные поклонницы ничего этого не знали и поверили своему кумиру на слово. Нателлу Давидовну и Анну поджидали возле подъездов, бросали им в спину злые оскорбительные слова, опускали в почтовые ящики письма отвратительного содержания, подбрасывали под двери квартир дохлых мышей и всякую гадость. В театре у Левшина тоже нашлось немало тех, кто встал на его сторону, и концертмейстеры постоянно ловили неодобрительные взгляды и слышали язвительный шепот у себя за спиной. Нателла воспринимала все эти выпады со стоическим спокойствием, хотя давление стало подниматься слишком часто и слишком высоко. Анечка оказалась менее крепкой и через несколько месяцев подала заявку на участие в конкурсе на место концертмейстера в Пермском театре оперы и балета, куда и уехала.

В Гнесинском училище Левшин не задержался, нашел покровителей в консерватории. Преподавать, конечно, уже не доверили, взяли иллюстратором. Но и там очень скоро пожалели о том, что проявили сочувствие к бывшей звезде. Опоздания на занятия, появление в классе в непотребном состоянии, жалобы со стороны студентов и преподавателей… Левшин опускался прямо на глазах, пил и скандалил все больше, работал все меньше. Последнее, что о нем известно Нателле Давидовне: Константин докатился до музыкального училища где-то за пределами Москвы, и больше она о нем не слышала.

Мог ли Константин Левшин ненавидеть Владилена Астахова и считать его первопричиной своей неудалой артистической судьбы? После конфликта с «Фаустом» красавец-баритон винил во всем концертмейстеров. По крайней мере, именно так выходило из рассказов супругов Дорошиных и Нателлы Орбели. Весь праведный гнев певца и все оскорбления направлялись на Анну и Нателлу Давидовну. О том, что Левшин пытался затравить и Астахова, разговоров вроде бы не было. Да, он за глаза обзывал его всевозможными нелицеприятными эпитетами, называл самозванцем, деревенским недоучкой, «козлетенорком», но лично против Владилена никаких выпадов не совершал. Шли годы, Левшин катился вниз по наклонной, а звезда тенора Астахова стремительно взлетала. Теперь уже именно он, а не Левшин был непременным