Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Проходите, – приветливо сказала хозяйка, приглашая Юрия в комнату. – Извините, у меня тут творческий беспорядок, я большей частью работаю дома.
На круглом столе в центре большой гостиной стояла портативная пишущая машинка, выглядевшая совсем крошечной рядом с высокими стопками книг и кучами бумаг. Юра уже знал, что Левшина – театральный критик, работает в журнале «Театр», пишет о музыке.
Едва услышав имя Астахова, Ольга Аркадьевна тяжело вздохнула:
– Я знала, что рано или поздно об этом спросят. Даже удивительно, что вы пришли ко мне спустя столько лет. Уверена была, что это случится намного раньше.
Юра замер. Неужели все так просто? Да нет, не может быть!
– И что вы ответите? – осторожно проговорил он, боясь спугнуть удачу.
– Да, это Костя его убил. Он сам признался.
Нет, нет, нет! Так не бывает! «Я сплю», – подумал Юра, чувствуя, что земля уходит из-под ног.
– То есть вы все эти годы знали, что ваш муж убил Владилена Астахова, и молчали?
Левшина посмотрела на него печально и обреченно:
– Не все так просто…
* * *
Ольга и Константин познакомились на премьере в Большом театре. Начали встречаться, очень скоро стали любовниками. Левшин незадолго до этого развелся с первой женой, Ольга была моложе и замужем побывать к тому времени еще не успела. Отношения складывались неровно, они то ссорились и расходились, порой надолго, то снова летели друг к другу. Она неплохо знала театральную среду и понимала, что быть женой артиста – не самый сладкий хлеб, поэтому к регистрации брака не стремилась. Ей вполне достаточно было любви к Косте. А любовь была, и такая сильная, что Ольга порой забывала и о достоинстве, и об уважении к себе самой. Она готова была прощать Левшину все, лишь бы он был с ней.
До ситуации с «Фаустом» все шло трудно, а вот после увольнения из Большого стало полегче. Ряды назойливых поклонниц начали быстро редеть, и все меньше и меньше оказывалось рядом с Костей женщин, которые бы отрывали его от Ольги. Левшин много пил, красота его тускнела не по дням, а по часам, чеканные черты лица расплывались, фигура становилась обрюзгшей, вместо густых волос цвета спелой ржи на голове жалко торчали сальные пряди, обнажавшие розоватые проплешины.
Ольга сказала себе, что ее задача – спасать. Спасать Константина от самого себя. Она переехала к нему, в эту шикарную по меркам того времени квартиру, выделенную баритону Левшину государством за активное участие во Всемирном фестивале молодежи и студентов: он так ярко, так заразительно исполнял песни на языках народов мира, что иностранцы его на руках носили. Ольга взяла на себя обязанности хозяйки, старалась следить, чтобы Костя уходил на работу трезвым, гладила сорочки, отпаривала брюки и пиджаки, пыталась проводить с ним все время, когда он не работал, чтобы не дать напиться. Порой у нее получалось, но чаще – нет.
Костя начал поднимать на нее руку. Стоило только ей заговорить о том, что нельзя столько пить, пора перестать обижаться на весь мир и нужно начинать заниматься вокалом, голосом, чтобы вернуться на сцену, – начинался скандал.
– У меня в глотке кусок золота, и никакая водка его не растворит! Если это золото никому не нужно, то я имею право жить так, как хочу, и пить столько, сколько хочу. Не смей мне указывать! – орал он.
Сперва домашние скандалы заканчивались тем, что он, прокричавшись, хлопал дверью и уходил, порой на несколько часов, а порой и до следующего дня не появлялся. Потом начал бить посуду. А потом и Ольгу.
Она терпела. «У него действительно кусок золота в глотке, – твердила она себе. – Моя обязанность – не дать ему пропасть. Я смогу, нужно только не опускать руки, не отступаться».
Когда Константин бывал в хорошем настроении, он распевался дома, и Ольга с отчаянием слышала, что сочный и объемный когда-то баритон звучал все хуже и хуже. Она ведь профессионально занималась оперным и музыкальным театром и хорошо знала, что без ежедневного упорного труда, без систематических грамотно построенных занятий ни один голос не сможет сохраниться сам по себе. В ответ на каждое ее замечание по этому поводу следовал очередной удар. Когда по спине, когда по плечу, но иногда и по лицу.
Первый удар Ольга вынесла молча: сорвался человек, это случайность, нужно простить и забыть. После второго начала собирать вещи. Константин плакал и умолял не бросать его: «Я без тебя пропаду, ты мой якорь, держишь меня в этой жизни, не даешь опуститься окончательно». Она поверила. Ну, просто очень хотелось поверить. «Костя хороший, – говорила себе Ольга, – он талантливый, он добрый. Он любит меня. Он без меня пропадет. Это все водка проклятая!»
Когда в шестьдесят четвертом Левшин избил ее прямо на лестничной клетке, соседи вызвали милицию. Легкие телесные повреждения – статья частного обвинения, и если потерпевший не хочет писать заявление, то уголовное дело не возбуждается. Ольга заявление написала, понадеявшись, что горький опыт хоть как-то образумит ее любимого. «Такой человек, его многие помнят, на зону не отправят, дадут условно, а ему будет урок, – говорил ей пожилой усатый следователь с усталым морщинистым лицом. – Попомните мое слово: всепрощение до добра не доводит. Ему же на пользу пойдет». Судья, молодая строгая женщина, однако, придерживалась других взглядов и срок дала реальный, не упустив из виду, что в прошлом у подсудимого уже была драка в общественном месте, за которую он понес наказание в административном порядке. Может, она не помнила такого певца и не знала, каким он был…
Услышав приговор, Ольга немедленно поставила вопрос о регистрации брака: в колонию на свидания любовниц не допускают, нужно быть официальной женой. Она ведь не бросит Костеньку, будет ездить к нему, посылки отправлять. Левшин сперва дулся, не хотел даже разговаривать о женитьбе на женщине, которая «его посадила», но быстро сообразил насчет свиданий, передач и посылок и согласился. Хотя беспокоился он главным образом о квартире: как бы не отобрали, пока он сидит, а потом в Москву не пустят. Лучше уж пусть Ольга будет законной женой и пропишется в его жилище, так оно надежнее. Пригласили работника ЗАГСа в СИЗО