В качестве таких регуляторов традиционно рассматривают волю и сознание. Ниже мы постараемся показать, что воля не управляет потребностями, а присоединившись к какой-либо из них, содействует ее удовлетворению. Что касается сознания, то оно занято вооружением потребностей средствами и способами их удовлетворения. Таким образом, и воля, и сознание есть результат трансформации потребностей, этап их дальнейшей разработки. Недооценка этого обстоятельства ведет к настойчивым попыткам в случае антиобщественного поведения субъекта апеллировать к его «сознательности», что пока не удавалось ни одному реформатору-утописту, а в повседневной жизни так ослабляет эффективность воспитательной практики. На любом уровне высшей нервной деятельности человека потребности может противостоять только другая потребность.

Представление о воле как феномене, противостоящем потребностям и воздействующем на них с наибольшей категоричностью, высказал Ш. Н. Чхартишвили: «Своим названием волевое поведение обязано тому обстоятельству, что ему дает начало, а также управляет им на всем его протяжении не какая-либо потребность, а сама личность как субъект воли… Эти два явления — потребность и воля занимают, таким образом, совершенно различные места в психологической структуре личности» [Чхартишвили, 1967, с. 72–81]. Сходных взглядов придерживается Е. Н. Баканов [1977], полагая, что воля есть подчинение субъектом своих побуждений логике отражаемой им объективной необходимости с достижением (в пределе) их совпадения. Логику объективной необходимости отражает, по-видимому, сознание. Значит, суть воли заключается, по Баканову, в подчинении побуждений субъекта его сознанию. Сознание, потребности (побуждения) и воля функционируют как самостоятельные и зачастую конфликтующие между собой силы.

Иных воззрений придерживается И. М. Сеченов. Отвергая недетерминированную врожденными задатками и условиями воспитания «свободную волю», И. М. Сеченов вместе с тем не отрицал ни активности человеческого поведения, ни наличия воли как реального и специфического механизма деятельности мозга. Более того, он подчеркивал, что развиваемое им «учение о несвободе воли» имеет важнейшее практическое значение, теоретически обосновывает возможность направленного влияния на процесс формирования человеческой личности в желательном для общества направлении. «Внешняя сторона действий, которыми общество ограждает себя от порочных членов, — писал Сеченов, — остается, следовательно, неизменной, признается ли в человеке свободная воля или нет. Изменяется только смысл их в том отношении, что на место возмездия становится исправление» [Сеченов, 1952, с. 443].

По мнению Сеченова, «…ни обыденная жизнь, ни история народов не представляют ни единого случая, где одна холодная безличная воля могла бы совершить какой-нибудь нравственный подвиг. Рядом с ней всегда стоит, определяя ее, какой-нибудь нравственный мотив, в форме ли страстной мысли или чувства… (Воля) одна, сама по себе, действовать не может, а действует лишь во имя разума или чувства…» [Сеченов, 1952, с. 260]. «Воля бессильна, пока она не вдохновится страстным хотением», — утверждал К. С. Станиславский [1957, с. 290].

Признание зависимости воли от определяющего ее мотива сейчас же ставит вопрос о том, удовлетворению какой из сосуществующих и подчас конкурирующих между собой потребностей будут содействовать механизмы воли. И. М. Сеченов ответил на этот вопрос следующим образом: «…роль свободной воли целиком переходит на побуждение, пересиливающее все прочие» [Там же, с. 436]. Однако подобная формулировка нуждается в дальнейшем уточнении смысла, вкладываемого в понятие о «побуждении, пересиливающем все прочие». Невозможно считать волей доминирующую в данный момент потребность. Ведь курильщик, решивший бросить курить и тем не менее отправляющийся за сигаретами, или игрок, наперекор всем доводам рассудка устремившийся к карточному столу, повинуются потребности, пересилившей все остальные. Тем не менее эти примеры могут служить иллюстрацией крайнего безволия, несмотря на то что оба субъекта полностью сознают и причину своих поступков, и их возможные последствия. Следовательно, воля не просто господствующая потребность, но некоторый специальный механизм, дополнительный к одной из конкурирующих мотиваций и содействующий ее трансформации в действие, в поступок.

Мы полагаем, что филогенетической предпосылкой волевого поведения является «рефлекс свободы», описанный И. П. Павловым. В сопротивлении собаки попыткам ограничить ее двигательную активность Павлов увидел несравненно большее, нежели разновидность защитной реакции. «Рефлекс свободы» — это самостоятельная форма поведения, для которой препятствие служит не менее адекватным стимулом, чем корм для пищедобывательных действий, боль — для оборонительной реакции, а новый и неожиданный раздражитель — для ориентировочной. «Не будь его (рефлекса свободы), — писал Павлов, — всякое малейшее препятствие, которое встречало бы животное на своем пути, совершенно прерывало бы течение его жизни» [Павлов, 1951, с. 343].

Эта идея Павлова получила свое развитие в концепции «стимульно-преградной ситуации», разработанной В. П. Протопоповым [1935,1950]. Он экспериментально показал, что «реакция преодоления», возникающая при наличии преграды и дополнительная по отношению к потребности, первично инициировавшей поведение (пищевой, половой и т. д.), играет очень важную роль в формировании приспособительных действий. Столкнувшись с преградой на пути к пище, животное начинает использовать не те варианты действий, которые ранее приводили к пищевому подкреплению, но хранящиеся в памяти способы преодоления сходных препятствий. Именно характер преграды, а не первичный мотив определяет состав действий, перебираемых в процессе организации поведения, способного обеспечить достижение цели.

На уровне человека взаимоотношения между реакцией на препятствие и первичным мотивом становятся исключительно сложными. Активность, вызванная преградой, в определенных случаях может оттеснить первоначальное побуждение на второй план, и тогда мы встретимся с упрямством, с поведением, где преодоление стало самоцелью, а исходный мотив утратил свое значение и даже забыт.

Для человека преграда — это совсем не обязательно внешнее препятствие. Преградой может стать и конкурирующая потребность. Тогда доминирование одного из конкурирующих мотивов будет определяться не только их соотносительной силой, но и возникновением активности, по отношению к которой субдоминантный мотив есть препятствие, «внутренняя помеха». С подобной ситуацией мы практически и встречаемся во всех случаях, когда принято говорить о «волевом подавлении» эмоций, а точнее, обусловивших эти эмоции потребностей. Следует помнить, что волевые качества субъекта сами по себе не имеют положительного значения, а, как и другие психологические свойства, решающим образом зависят от социальной ценности первичного побуждения.

Итак, воля есть потребность преодоления препятствий. Как всякая иная потребность, она может явиться источником положительных или отрицательных эмоций, обусловленных самим фактом преодоления (или непреодоления) преграды до того, как будет достигнута конечная цель. Ярким подтверждением относительной самостоятельности этой потребности может служить спорт. Если бы цель спортивных соревнований заключалась единственно в победе над противником, спортсмены должны бы были предпочитать возможно более слабых конкурентов. Однако хорошо известно, что победа над слабым противником не приносит ни радости, ни удовлетворения.