«Я сам предлагал себя в Хранители, но Поттеры решили выбрать Блэка». Так он сказал, слово в слово.

Поттеры решили. И сообщили о своем решении Дамблдору, отказавшись от его помощи.

«И я сам давал показания в министерстве, что Блэк был Хранителем».

Нет, Дамблдор не лгал ни ей, ни министерству, он говорил правду, но правду, которую все истолковали иначе, поначалу даже она сама. Поттеры всего лишь приняли решение, но было ли это решение выполнено, Дамблдор не знал, и признался в этом совершенно открыто, рассчитывая, что его уловка сработает и на этот раз.

«Альбусу смотрят в рот, его слово всегда последнее».

Дамблдор не знал, что нескладный Петтигрю побежит обвинять Блэка в предательстве и погибнет, оставив на добрую память о себе только труп. Но Дамблдор обставил дело так, что, как бы дальше ни развернулись события, Блэк никогда не стал бы близок к Гарри Поттеру.

Просто объяснялись и дементоры возле школы: Дамблдор боялся не за Гарри. Он боялся появления Блэка и того, что тот заявит о своих правах. И Лэйнор не понимала, почему человек, которого считали почти что богом, опасался двенадцать лет назад двадцатилетнего мальчишки, а сейчас — бесправного беглеца, которому было только два пути: обратно в Азкабан или на тот свет.

И огромным светящимся знаком вопроса встали события на улице Королевы Марии, возможно, такие же искаженные, как и взрыв в Годриковой лощине.

Гроза, обдав лес последним раскатом, уходила на юг. Ветер немного утих, но пелена дождя по-прежнему не позволяла двигаться дальше. Капли дождя, не переставая, сыпались на машину, успокаивая, убаюкивая, приглашая отдохнуть.

Лэйнор вытянулась на сиденье и закрыла глаза. Она безмерно устала от этого мира. Каждое слово, каждый жест, каждая правда здесь были извращены. Здесь не было друзей, готовых закрыть собой от пули, как Райан, и увлеченных людей, как Хэллет, а только союзники, как на войне: общие действия против врага, разные цели в конечном итоге. И выбор Люпина, неожиданный, жестокий, но искренний, она теперь считала единственно верным. Все могло быть иначе, найди она другие слова, но она не ошиблась и на этот раз.

Спасти их обоих она могла, только позволив каждому остаться на своей стороне.

02.11.1993 22:55

Сто первый день побега

Коттедж «Фиалки» был скрыт завесой проливного дождя. Листья плавали в лужах, безнадежные, как лодки, потерпевшие крушение. Невидимые в темноте низкие тучи нависали над Гартмором, и где-то там, незримая, измученная непогодой, спала равнодушная ко всему на свете луна.

Дом под Фиделиусом, дом-призрак. Ни отблеска, ни света в окне, ни звука, как будто в нем никто не живет.

Сквозь шум ливня донесся гудок проходящего поезда. Сонная, прибитая дождем ворона лениво свесила голову с ветки и что-то раздраженно пробурчала.

Блэк, зачем ты сюда вернулся? Ты же просто собака, и пока ты собака, ты на свободе. Но пока ты собака, ты ничего не можешь. Все твои метания — иллюзия действия.

А станешь человеком — и не сделаешь больше ни шагу.

Дверь коттеджа была заперта. Хриплый лай растревожил ворон, и в ночи заметалось недовольное карканье.

Ты просто приблудный пес, появившийся в нужный момент. Тебя кормят и изредка гладят, но тебя здесь никто не ждет. Остановись, подумай, может быть, здесь нет никого. Ты зря тревожишь ночь и соседей.

Тебе это никак не поможет, но тебе так важно быть именно здесь.

Если Меллинген кого-нибудь и ждала, то этим кем-то явно был не мокрый голодный пес.

— Набегался? — коротко и безразлично спросила она, стоя на пороге коттеджа. — Заходи.

Как эмоционально, инспектор! Я тоже рад вас видеть… в добром здравии.

В доме привычный запах сырости, мышей и кофе. А еще…

— Где тебя весь день носило? — она закрыла дверь на ключ и нахмурилась. — Пойдем, дам тебе поесть.

Неясный запах чего-то до боли дорогого и важного. Настолько важного, что сердце пропустило удар.

Биение сердца, надежда, уверенность в том, что все обязательно сбудется… Так пахнет, наверное, прошлое. Но есть ли у прошлого запахи?

А настоящее пахнет бензином и осенним дождем.

А будущее — головой на плахе.

— Что ты скулишь? Ты не заболел? — Меллинген озабоченно нахмурилась и сделала робкую попытку коснуться мокрой головы. — Надо бы тебя вытереть. И я собиралась тебя вымыть, так что сейчас, наверное, будет самое время.

Она подошла к двери ванной, зажгла свет и жестом пригласила подойти.

Это, право, излишне, инспектор. Не скрою, приятно, но ни к чему. И все же…

Не провоцируй сам себя, Блэк, собачья голова еще не вся собака целиком. Ты знаешь о возможных последствиях.

И этот запах. Проклятье.

— Давай, — раздраженно сказала она, — вот упорная псина! — она схватила полотенце и приблизилась. — Ай!

Простите, инспектор. Я это не всерьез. Будем считать, что сейчас во мне играет чувство вины за побег.

— Ты еще и кусаться? — возмутилась Меллинген и тотчас ответила полотенцем по морде, но отступилась. — Ладно, подождем, пока ты снова ко мне привыкнешь.

Что-то тяжелое с размаху ударилось о стекло с такой силой, что задребезжала, едва не вылетев, старая рама. Меллинген вздрогнула и побледнела, но после секундного замешательства кинулась к двери.

Сумасшедшая. Нет! Нельзя!

Лязгнули зубы, Меллинген вскрикнула от боли и неожиданности, но вывернулась из некрепкого захвата и выскочила на крыльцо.

Назад, черт вас возьми!..

— Сова, глупая собака, это просто сова!

Не анимаг.

Ее руки дрожали так, что она едва не оторвала сове лапы. Меллинген стояла под ветром и дождем, сжав в кулаке записку, и нельзя было понять, получила она плохие известия или же просто рассчитывала, что ночным визитером окажется кто-то помимо взъерошенной, мокрой совы.

Да закройте вы дверь!

Сова, испуганная лаем, забилась под крышу крыльца. Меллинген молча вернулась в комнату, подошла к камину, швырнула туда письмо, и бумага вспыхнула ярким пламенем. Меллинген выдернула из стопки на столе чистый лист и вывела на нем только три слова:

«Все в порядке».

Она отпустила сову, с глухим недовольным уханьем улетевшую в непогоду, заперла дверь на замок и тут же вспомнила об укусе.

— Чертова псина, — буркнула она, рассматривая порванные джинсы. — Параноик.

Стоит соблюдать законы магии, инспектор. И не подвергать себя лишнему риску.

Меллинген, морщась, направилась было в ванную, но передумала. Утробное рычание на этот раз не остановило ее.