Успех был явный. Чтобы добиться от Ксавьер согласия прочитать ее монолог, пришлось умолять ее целый час, и Франсуаза чувствовала себя совсем без сил. Но все бессмысленно, если теперь она не заставит ее работать с Пьером.

– Я не осмелюсь! – в отчаянии заявила Ксавьер.

– Лабрус не такой страшный, – с улыбкой заметила Франсуаза.

– Еще какой! – ответила Ксавьер. – Как преподаватель он меня пугает.

– Тем хуже, – сказала Франсуаза. – Этой сценой вы занимаетесь месяц, это уже психостения, пора кончать с этим.

– Мне бы очень хотелось, – призналась Ксавьер.

– Послушайте, доверьтесь мне, – с жаром сказала Франсуаза. – Я не предложила бы вам подвергнуться суждению Лабруса, если бы не считала, что вы готовы. Я за вас ручаюсь. – Она заглянула в глаза Ксавьер. – Вы мне не верите?

– Я вам верю, – ответила Ксавьер, – но это так ужасно – ощущать, что тебя судят.

– Если хочешь работать, надо отмести самолюбие, – заметила Франсуаза. – Будьте мужественной: сделайте это с самого начала вашего урока.

Ксавьер сосредоточилась.

– Я это сделаю, – с проникновенным видом сказала она. Веки ее дрогнули. – Мне так хотелось бы, чтобы вы хоть немного были мной довольны.

– Я уверена, что вы станете настоящей актрисой, – ласково сказала Франсуаза.

– У вас появилась хорошая идея. – Лицо Ксавьер посветлело. – Весь конец получится лучше, если я буду стоять.

Она встала и с живостью произнесла:

– Если на этой ветке четное число листьев, я вручу ему письмо… Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать… четное.

– Все получилось, – весело сказала Франсуаза.

«Интонации, выражение лица Ксавьер были пока еще всего лишь намеками, но изобретательными и прелестными; если бы только можно было вдохнуть в нее немного воли», – подумала Франсуаза: утомительно будет, если придется на руках нести ее таким образом к успеху.

– Вот и Лабрус, – сказала Франсуаза. – Он безупречно точен.

Узнав его шаги, она открыла дверь. Пьер радостно улыбнулся.

– Приветствую вас!

Он был придавлен тяжелым пальто из верблюжьей шерсти, придававшим ему вид молодого медвежонка.

– Ах, до чего же мне надоело. Весь день я занимался подсчетами вместе с Бернхаймом.

– Ну что ж! А мы не теряли времени даром, – сказала Франсуаза. – Ксавьер показала мне сцену из «Случайности». Увидишь, как она хорошо поработала.

Пьер с ободряющим видом повернулся к Ксавьер:

– Я в вашем распоряжении.

Ксавьер до того боялась высунуться наружу, что в конце концов согласилась брать уроки у себя в комнате. Однако она не шелохнулась.

– Только не сразу, – умоляюще попросила она. – Можно подождать еще немного?

Пьер вопросительно взглянул на Франсуазу:

– Ты согласна подержать нас недолго?

– Оставайтесь до половины седьмого, – сказала Франсуаза.

– Да, всего лишь полчасика, – отозвалась Ксавьер, переводя взгляд с Франсуазы на Пьера.

– У тебя усталый вид, – сказал Пьер.

– Думаю, у меня начинается грипп, – ответила Франсуаза. – Пришло время.

Время пришло, но тут еще и недостаток сна. У Пьера было железное здоровье, а Ксавьер наверстывала днем. Оба мило посмеивались над Франсуазой, когда ей хотелось лечь раньше шести часов.

– Что рассказал Бернхайм? – спросила она.

– Он снова говорил о планах на гастроли, – ответил Пьер. Он заколебался и добавил: – Цифры, конечно, заманчивые.

– Но у нас нет такой необходимости в деньгах, – с живостью возразила Франсуаза.

– Гастроли? А где? – спросила Ксавьер.

– В Греции, Египте, Марокко, – с улыбкой ответил Пьер. – Когда придет время, мы возьмем вас с собой.

Франсуаза вздрогнула. Это были пустые слова, но неприятно, что Пьер решился их произнести, щедрость его была необдуманной. Если когда-нибудь такое путешествие состоится, она решительно была намерена осуществить его вдвоем с ним: конечно, придется тащить за собой труппу, но это было не в счет.

– Это будет еще не скоро, – заметила она.

– Ты считаешь, если мы позволим себе небольшие каникулы, это может пойти во вред? – вкрадчивым тоном спросил Пьер.

На этот раз Франсуазу с ног до головы пронзил смерч; никогда Пьер даже не рассматривал такую идею, ведь он был на подъеме. Следующей зимой они поставят его пьесы, должна выйти его книга, у него было множество планов касательно развития школы. Франсуазе не терпелось, чтобы он достиг вершины своей карьеры и придал наконец своему творчеству окончательный облик. Она с трудом сдержала дрожь в голосе.

– Сейчас не время, – произнесла она. – Ты прекрасно знаешь, что в театре главный вопрос – своевременность. После «Юлия Цезаря» с нетерпением будут ждать твоего возвращения в начале сезона: если ты пропустишь год, люди уже будут думать о чем-то другом.

– Золотые слова. Ты, как всегда, все говоришь правильно, – с оттенком сожаления сказал Пьер.

– До чего же вы благоразумны! – Лицо Ксавьер выражало искреннее и негодующее восхищение.

– О! Но когда-нибудь это осуществится, – весело сказал Пьер. – До чего приятно будет высадиться в Афинах, в Алжире, расположиться в их жалких театриках. А после спектакля, вместо того чтобы сидеть в «Доме», устроиться на циновках в глубине какого-нибудь мавританского кафе и курить киф.

– Киф? – с зачарованным видом спросила Ксавьер.

– Это такое растение с опием, которое они там выращивают. Похоже, от него возникают волшебные видения, хотя у меня их никогда не было, – с разочарованным видом добавил он.

– У вас меня это не удивляет, – с ласковой снисходительностью сказала Ксавьер.

– Это курят в прелестных трубочках, которые торговцы готовят специально для вас, – сказал Пьер. – Вы сможете гордиться, получив персональную маленькую трубку!

– У меня-то наверняка будут видения, – заметила Ксавьер.

– Помнишь Мулэй Идрисс? – с улыбкой обратился Пьер к Франсуазе. – Где мы курили эту трубку, которую наверняка изъеденные сифилисом арабы передавали из рук в руки?

– Прекрасно помню, – ответила Франсуаза.

– Тебе было несладко, – заметил Пьер.

– Ты тоже был не на высоте, – парировала Франсуаза.

Она с трудом выдавливала из себя слова и была до предела напряжена. Между тем это были слишком отдаленные планы, и она прекрасно знала, что без ее согласия Пьер ничего не решит. Все просто – она скажет нет, и не о чем беспокоиться. Нет. Нет, будущей зимой они не поедут. Нет, Ксавьер они не возьмут. Она вздрогнула. Должно быть, у нее началась лихорадка, руки были влажные, все тело горело.